Александр Усовский - Парашюты над Вислой

Сопровождавшие обер-лейтенанта солдаты отнюдь не бросились поднимать своего очевидно спятившего командира — они молча стояли рядом, но в их глазах Савушкин тоже прочёл радостный восторг от вида капитана. Да что случилось-то с этими зольдатами, в конце-то концов?

Вскоре причина такой экзальтации обер-лейтенанта Савушкину стала ясна. Эти трое были всем, что осталось от медицинского батальона двести тринадцатой охранной дивизии. Дивизия эта вчера утром прямо на марше в районе Ленчны попала под русские танки. «Tausende, es waren Tausende! Sie waren überall, sie gingen in einer ununterbrochenen Stahllawine!» [137] Тысячи, их были тысячи! Они были везде, они шли сплошной стальной лавиной! — в ужасе причитал во весь голос обер-лейтенант. Ну, насчет «тысяч» — это вряд ли, но, судя по тому, что санитары — а сопровождавшие своего хирурга солдаты были санитарами — молча кивали, танков действительно было много. Дивизия в считанные минуты перестала существовать, те, кто уцелел — разбежались по перелескам на обоих берегах Вепша. Этой троице удалось спастись — во многом благодаря тому, что они ехали на своём санитарном «адлере» в самом конце колонны и успели развернутся и проскочить мост через Вепш буквально за минуту до того, как на него ворвался русский танк, давя всё на своём пути.

Всё ясно. Спятивший обер-лейтенант, судя по всему, лет двадцать спокойно работал хирургом в каком-нибудь баварском городке, загремел под тотальную мобилизацию весной сорок третьего, попал в охранную дивизию, настоящей войны до вчерашнего дня не видел — и тут такое… Любой бы в таких обстоятельствах малость сдвинулся бы рассудком…

Впрочем, дальнейшие расспросы троицы все же крупицы информации дали. Юго-восточнее Гарволина, по словам одного из санитаров, они встретили инженерную разведку семьдесят третьей пехотной дивизии — сапёры которой уверяли беглецов, что через день-два вокруг Гарволина развернётся вся их дивизия и русским будет поставлен надежный заслон. Но обер-лейтенант со своими санитарами, под впечатлением того, что сделали русские танки с их дивизией — восприняли уверения сапёров семьдесят третьей весьма скептически и решили двигаться на Отвоцк, в надежде найти там убежище — всё же железнодорожная станция, батареи ПВО, бронепоезда…

Что ж, логично — подумал Савушкин. Пехотная дивизия весьма годится для того, чтобы танковые бригады увязли в боях, всё ж почти сотня единиц противотанкового вооружения. Плюс каменные дома Гарволина… Не удивлюсь, если где-то на полпути между Варшавой и Гарволином разворачивается одна из тех танковых дивизий, которые скапливаются под Варшавой — русские должны увязнуть покрепче…

Распрощавшись с беглыми медиками из погибшей охранной дивизии, Савушкин с Котёночкиным вернулись к своему «опелю».

— Ну что, товарищ капитан, возвращаемся домой, к хлопцам? А то так и в плен к нашим можно загреметь…

Савушкин кивнул.

— Возвращаемся. Но не к хлопцам, а в Модлин.

— Модлин-то нам зачем?

— Молодой ты, Володя, чутья у тебя маловато. — Савушкин иронично глянул на своего лейтенанта и продолжил: — Вот смотри. Фронт от Белостока до Бреста немцы изо всех сил укрепляют, вон, даже отпускников туда гонят — помнишь рыжего гауптмана из Минска Мазовецкого? Вот. Сюда завтра-послезавтра пехотная дивизия подойдёт — если, конечно, её наши на марше не встретят и не разделают, как Бог черепаху, как ту охранную, где беглые медики служили. А дыру во фронте, при этом на кратчайшем пути из Люблина на Варшаву — вообще ничем не закрывают. Как будто приглашая наших ломануться в северо-западном направлении. Ничего не напоминает?

Лейтенант недоумённо пожал плечами.

— Нет.

— А мне — напоминает. Март сорок третьего. Когда мы ломились на Харьков, а немцы, выставив у нас на пути всякие второсортные части, будто в поддавки играя — потом с юга ударили, да так, что мы и Харьков оставили, и Белгород сдали. Немцы на такие штуки мастера… И думаю я, что и с Варшавой они такой же трюк удумали сотворить — чтобы наши, в эйфории побед, ломанулись от Люблина на Прагу, снося по дороге всякую нестроевую ерунду — и ввязались в бои в городе. Где любой тыловой писарь с противотанковой гранатой — ежели, конечно, не струхнёт — целого танка стоит… И пока наши танкисты будут Варшаву брать, всё глубже увязая в уличных боях с разными третьесортными частями — те танковые дивизии, о которых мы знаем, и те, о которых пока не знаем — ударят нашим в правый фланг. Сомнут фланговые части и отрежут войска, ушедшие к Варшаве, от снабжения. И вот тебе и Харьков сорок третьего, и «чудо на Висле» двадцатого в одном флаконе…

Котёночкин хмыкнул.

— Вы прям за весь Генштаб планируете… Даже за оба, наш и немецкий… — Помолчав, уже серьезно добавил: — Пока это только предположения.

Савушкин кивнул.

— Предположения. И поэтому мы сейчас едем в Модлин — проверить их в реальности…

Но в этот день попасть в Модлин Савушкину и его лейтенанту было не судьба — отъехав от Гарволина каких-то пятнадцать километров, они были остановлены патрулем — по всему видать, обеспечивающим развёртывание каких-то резервных частей; во всяком случае, на все расспросы унтер-офицер, командовавший патрулём, лишь важно отвечал: «Ich habe kein Recht, Informationen offenzulegen» [138] Не имею права разглашать информацию и уверял, что вот-вот приедет его лейтенант и всё разъяснит.

Тем временем стемнело, и Савушкин с Котёночкиным, отогнав машину в кусты, решили, пока суть да дело, завалиться спать — тем более, что злосчастный патруль не собирался сниматься, а наоборот — принялся обустраивать взводный опорный пункт, к закату отрыв траншеи и стрелковые ячейки полного профиля. Савушкину осталось лишь позавидовать такому рвению — немцы, несмотря на целую череду поражений, оставались исполнительными и грамотными солдатами…

Но поспать им не удалось. К полуночи прибыл давно ожидаемый лейтенант, выгрузил у пикета несколько небольших термосов и пару картонных коробок, взял у унтера и тщательно изучил документы Савушкина и его лейтенанта, с кем-то связался по рации, установленной в его кюбельвагене, что-то долго, минут десять, уточнял на карте — а затем, радостный и довольный, подбежал к разведчикам.

— Ihre Division wird in Otwock entladen! — И виновато развёл руками: — Aber in drei Tagen. [139] Ваша дивизия будет разгружаться в Отвоцке! Но через три дня.

Савушкин поблагодарил лейтенанта и попросил разрешения переночевать в расположении его патруля — мотивируя это тем, что ехать ночью по Польше в одиночку ныне чревато. Лейтенант, желая загладить свою вину — хотя Бог весть, в чём он её узрел, вряд ли от него хоть как-то зависел график железнодорожных сообщений — согласно закивал головой.