Александр Усовский - Парашюты над Вислой

— Саня, не дури. Ты, Юра и рация — неприкосновенный запас. Я вас не могу подставить под огонь. Так что сделаем так — я дам вам поляка-проводника, и вы попытаетесь сквозануть через немцев. Ну а мы… А мы немного постреляем, с другой стороны.

Савушкин с Галимзяновым и лейтенатом вышли на окраину леса. Впереди лежало старое русло Вислы, за ним — большой парк. И в этом парке в неверном свете луны Савушкин рассмотрел несколько десятков фигур в немецких шлемах, лихорадочно копающих траншею. Рота, не меньше, со всем положенным «железом». Не по зубам…

— Товарищ капитан, левее гляньте… — прошептал Котёночкин.

Вот чёрт! Под купой берёз стояла самоходка, рядом с ней — грузовик, из которого экипаж перетаскивал внутрь своего «артштурма» снаряды.

— Володя, глянь в свой бинокль, что правее?

Котёночкин впился глазами в окуляры, и через минуту просевшим голосом произнёс:

— Батарея. Стопятки. Расчеты окапываются.

Савушкин про себя выругался. Попали, как кур в ощип! Понятно, что это не на них засада, немцы возводят отсечную позицию между Жолибожем и Маримонтом, а они просто попали под раздачу… Вот чёрт! Надо было возвращаться старой дорогой, несмотря на этих, чёрт бы их побрал, азербайджанских легионеров…

— Товарищ капитан, что будем делать? — спросил Котёночкин.

— Жертвовать малым во имя большего.

— В каком смысле?

— В прямом. Я и пару-тройку добровольцев затеем тут шум и гам, а капитан Галимзянов со своим радистом и остальные хлопцы переправятся через старое русло и лесом пройдут до Цитадели, прошмыгнут мимо немецких позиций и прорвутся к позициям повстанцев у Сокольницкого форта… Сейчас кликнем добровольцев.

Савушкин подошёл к своим разведчикам и полякам, и буднично произнёс:

— Нет большей любви, чем жизнь положить за други своя… Кто со мной — пострелять по немцам? Шансов остаться в живых почти нет.

Тут же встали Костенко, Некрасов и радист Строганов. Чуть помедлив, поднялся барон фон Тильзе. Поляки, переглянувшись, тоже встали, включая водителя — старший из поляков негромко произнёс:

— Nie rozumiemy dobrze rosyjskiego, ale jeśli musimy umrzeć, jesteśmy gotowi… [217] Мы плохо понимаем по-русски, но если надо умереть — мы готовы…

Савушкин кивнул.

— Строганов, ты с лейтенантом сопровождаешь Галимзянова и его радиста. Пан Студзинский, вы йдете з моими хлопаками до Цитадели. Встречаемся завтра в костёле у пана Анджея. Остальные — за мной!

Группа разделилась. Галимзянов с радистом, лейтенант со Строгановым и старший поляк направились к старому руслу, Савушкин же с Некрасовым, Костенко, бароном фон Тильзе и тремя повстанцами двинулись в противоположную сторону.

Костенко спросил тревожно:

— Який план, товарищ капитан?

Савушкин пожал плечами.

— Обыкновенный. Занимаем позицию, открываем огонь и отвлекаем на себя немцев — наши под шумок просачиваются через их позиции. Всё просто…

Костенко кивнул.

— Куда вже проще. Умереть завжды просто…

— А ты что предлагаешь?

— Там батарея, дэсь метрах в шестистах.

— Ну?

— Дэ пушки — там снаряды.

— И?

— Я з Некрасовым пидползаем до тых пушек, находим дэ у них боезапас, тихо режем часового и подрываем всэ. У мэни в ранце всё есть…

— Принимается. Только мы вас прикрываем огнём.

Костенко кивнул.

— А кто против? Всегда за!

Минут сорок у них ушло на то, чтобы найти наиболее удобную позицию на опушке леска, и примерно столько же — на то, чтобы Костенко с Некрасовым, где ползком, где на полусогнутых, где короткими перебежками — смогли подобраться к грузовику с ящиками, стоящему в ста метрах от гаубиц под маскировочной сетью.

Савушкин, гдядя на часы, напряжённо следил за секундной стрелкой. Договорились с Костенко ровно на час ночи — осталось десять секунд. Девять… Восемь… Семь… Шесть…

— Приготовится к бою! В момент взрыва открываем огонь по позиции артиллерии!

Три… Два… Один…

— Огонь!

Ночь раскололась. На месте грузовика вспыхнул яркий огненный шар, от мощного взрыва заложило уши, тяжко вздрогнула земля. Рядом с Савушкиным забухали винтовки поляков и барона. Капитан, не целясь — всё равно с такой дистанции из «парабеллума» никуда не попадёшь — выпустил обойму, перезарядил пистолет, вскинул его — и понял, что стрельбы достаточно: на позициях батареи творился сущий Армагеддон. Взрывной волной перевернуло два из четырех орудий, повалило деревья вокруг батареи, расчеты метались вокруг гаубиц в ужасе, не зная, что предпринять, да и поляки с бароном, судя по нескольким неподвижным фигурам у капониров, не зря лупили из своих винтовок. Уцелели ли наши, вот вопрос…

Уцелели. Через полчаса к опушке из густого кустарника, согнувшись в три погибели, выскочили две фигуры и мгновенно исчезли среди ельника. Живы, черти!

Костенко, едва отдышавшись, доложил:

— Три шашки. Обрезали шнур на максимум, тридцать секунд. Еле ушли…

— Бачив. Всё, уходим! Немцам сейчас точно не до нас…

На рассвете Савушкин, его люди, поляки и барон добрались до ограды костёла — где их ждали Котёночкин и радист группы. Ни Галимзянова, ни сержанта Фёдорова, ни пана Студзинского с ними не было…

В которой главные герои оставляют Варшаву — но совсем не в том направлении, о котором думали…

— Нет?

Лейтенант тяжело вздохнул.

— Нет.

— Где?

Котёночкин виновато пожал плечами.

— Не смогли вынести. Остались у форта…

Савушкин помолчал, а затем, покачав головой, промолвил:

— Ладно, вы и не могли их вытащить. Трое… — Шифроблокнот?

— Женя успел достать из планшета Юрки. У него.

Савушкин, повернувшись к радисту, протянул руку:

— Давай.

Строганов, достав из-за пазухи пакет, проговорил вполголоса:

— Надо сжечь и акт составить.

Капитан кивнул.

— Само собой…

Разведчики замолчали. Слышно было, как тикают часы на стене гостиной пана Шульмана, как стучат каблуки прохожих по тротуару перед домом. Молчание было тягостным, тяжёлым, глухим — к смерти товарищей нельзя привыкнуть даже на войне…

Савушкин повернулся к старшине.

— Олег, там где-то была бутылка шнапса. Доставай. Помянем ребят…

Костенко кивнул, встал из-за стола, прошёл в коридор, и вернулся с бутылкой.

— Разливай. Володя, как всё было, расскажи кратко.

Котёночкин пожал плечами.

— Да мы и не поняли с Женей сначала, что происходит… Этот, поляк, пан Студзинский — повёл нас оврагом под фортом. Темно, заросли… Мы думали — проскочим. И почти вышли уже к полицейским домикам на улице Беневецкой — и тут… Не знаю, откуда они нарисовались. Пан Студзинский выстрелил первым, за ним — Саня Галимзянов… Двоих они положили — но тут слева, метрах в двадцати — пулемёт. Поляка, капитана Галимзянова и Юрку Фёдорова скосил сразу. Женя, — и лейтенант кивнул в сторону Строганова, — успел выпустить очередь, пулемёт заткнулся, и мы смогли сигануть в кусты. Не знаю, сколько их там было — может, пятеро, может, больше — спустились в овраг слева. Мы взобрались на косогор и оттуда их положили. Кинулись к нашим — куда там… Капитану Галимзянову всю грудь разворотило, у Юрки вместо головы… в общем, почти не было. Старика-поляка тоже насмерть… Только Женя успел достать шифроблокнот — как мы услышали хруст кустов со стороны форта. Ну мы и ушли… Часа три блукали по лесу, хоронились от эсэсовцев — они лес прочёсывали. Удалось найти какой-то коллектор — там и отсиделись… Ну а ближе к рассвету немцы угомонились — и нам удалось пробраться к баррикадам. А дальше всё просто…