Оливье Гез - Исчезновение Йозефа Менгеле

В январе в Сан-Паулу сильный зной, Боссерт приглашает Менгеле покинуть свою жаркую душегубку и поехать освежиться на берег океана, на дачку в Бертиога, – и детишкам будет приятно повидаться с дядей. 7 февраля 1979 года на рассвете Менгеле садится в автобус, следующий до Порт-Сантуша. К встречающему его на автовокзале Боссерту он выходит в отвратительном настроении, такой усталый, что, едва доехав, даже не позавтракав, запирается в номере, чтобы переждать там сиесту.

Менгеле забывается сном. Столько дней, столько лун – и вот впервые на Менгеле нисходит сон.

Утопающий в тумане лес, мрачные долины, слезы и разноязыкие стенания, отвратительный гогот. Толпы нагих детей, женщин и мужчин, их преследуют рои мух и ос, а конвоируют черные бесы. Среди рабов – Эйхман, Рудель, Гитта и Геза Штаммеры, фон Фершуэр, генетик без совести, и весь гюнцбургский клан, святое семейство в сборе, отец, мать, братья, жены, дети и племянники, и все они, изрыгая ругательства, толкают вверх гранитные плиты. Готовится бескрайнее кострище. Козлы и мартышки подвозят тележки с дровами, оркестр настраивает инструменты. Какая-то косматая ведьма, взойдя на эстраду, воздев к звездам и набухшим снегом тучам руки, обращается к процессии с торжественным воззванием. Это канун карнавала: здесь будут пытать богиню Германию.

«Менгеле! – вдруг взвыли два надтреснутых голоска. – Менгеле!» Он оборачивается: два человека, оба в рубище, целятся в него. Он сразу узнает отца с сыном, которых приказал расчленить и сварить в Освенциме, хромца и горбуна, тихих евреев из Лодзи. Вот они уже рядом, их пистолет коснулся виска старого доктора в белоснежном халате. Менгеле содрогается, падает на колени, молит. Горбун хохочет во все горло, а хромец насвистывает арию из «Тоски».

Он просыпается совсем без сил, в холодном поту, с клокочущим сердцем, его трясет всего, с головы до ног, – ибо он чувствует, что сегодня, 7 февраля 1979 года, его мрачный жизненный путь подошел к концу.

Превозмогая боли в спине, он ухитряется встать, натянуть майку, одевается и выходит, не пивши и не евши. Он спускается к пляжу от дачного домика. Боссерт издали машет ему рукой. Не хочет ли он полежать под парасолькой? Стаканчик лимонада, пирожок с треской? Менгеле предпочитает прогуляться по берегу. Обнажив голову и торс, он ошалело бредет в ослепительном солнечном свете, не обращая внимания на обычные глупости, которые тараторит Боссерт. Дыхания едва хватает, кружится голова; ему приходится присесть на утес. Тишина. Перед глазами все плывет: детские крики, полет птиц, прибой и соленый ветер из морской пучины – жгучий, он вздымает ввысь факелы из белого песка. И вдруг он начинает говорить, уставившись за горизонт, едва ворочая языком: о развалинах, о родителях и о Гюнцбурге. Как он мечтал вернуться туда и там окончить дни, говорит он Боссерту. Он умирает от жары и жажды.

Он просто умирает. Тогда, влекомый темной силой, он один вступает в бирюзовую гладь, опустив голову, и просто качается на волнах, больше не ощущая ни измученного тела, ни сгнивших органов, плывя по течению, уносящему его прочь, в океанские просторы, на дно, к безднам, как вдруг затылок твердеет, челюсти смыкаются, замирают все члены, вся жизнь его. Менгеле хрипит, чайки бьют крыльями и плачут от радости, Менгеле тонет. Он еще дышит, когда Боссерт, борясь с волнами, тащит его к пляжу – но из моря выносит уже труп.

«Дядя Педро умер!» – вскрикивают Лизелотта и дети. Дядя Педро умер в бескрайности океана, под солнцем Бразилии, тайком, так и не представ перед судом людей и его жертв за свои неисчислимые убийства.

На следующий день Менгеле по фальшивому паспорту был похоронен в Эмбу. Боссерт, угодивший в больницу, не присутствует на погребении. Только его жена, директор кладбища и могильщик провожают «Вольфганга Герхарда» в последний путь.

Сегодня, 27 января 1985 года, над Освенцимом снегопад. Среди тех выживших, что приехали на сороковую годовщину освобождения лагеря, в этот день есть группа пятидесяти-шестидесятилетних калек, близнецов, карликов, уродцев. Встав перед камерами журналистов, остатки человеческого зоопарка Менгеле требуют у всего мира правосудия и призывают правительства наконец поймать их истязателя. «Мы знаем, что он еще жив. Пусть ответит за все».

Из Польши большинство улетают в Израиль. 4 февраля начинается иллюзорный суд над преступником против человечности в мемориале Холокоста в Яд Вашем в Иерусалиме. Возглавляет трибунал бывший генеральный прокурор процесса над Эйхманом. Три вечера подряд подопытные зверьки Менгеле рассказывают о своих страданиях. Вспоминает бывшая надзирательница блока цыганских близнецов. Впрыснув сперму брата-близнеца внутрь сестры и ожидая, что молодая женщина родит пару младенцев, Менгеле, убедившись, что она носит лишь одного ребенка, вырвал зародыш из матки и бросил в огонь. Другая женщина ошалело сознается: ей пришлось убить собственную дочь, которой исполнилось только восемь дней. Менгеле приказал вскрыть ей чрево, чтобы достать из него младенца; ему хотелось узнать, сколько ребенок проживет без кормления. Мать слушала, как ребенок непрерывно надрывается от крика, и наконец сжалившийся врач-еврей ввел крошке морфин. Есть и еще женщины: они рассказывают, как эсэсовцы размозжали черепа младенцам прикладами винтовок, и описывают стены кабинета Менгеле, увешанные глазами, наколотыми на булавки, как бабочки. Показания передают все мировые средства массовой информации – и резонанс потрясающ: еще не закончился процесс, а американский министр юстиции требует скрупулезнейшего повторного рассмотрения дела и ареста преступника, под давлением центра Симона Визенталя в Лос-Анджелесе – тот только что обнародовал рассекреченный меморандум разведки, свидетельствующий, что в 1947 году Менгеле побывал в руках у американцев. Информация ложная, но успевает наделать много шума: так, значит, это американцы позволили Ангелу смерти удрать? И сколько еще нацистов после войны работали на их спецслужбы? Следствием, призванным выявить тайные явки нацистских преступников в Соединенных Штатах, руководит специальное Бюро расследований, созданное администрацией Картера. В его распоряжении и ЦРУ, и Агентство национальной безопасности, Госдепартамент и оборонное ведомство, все бесчисленные ресурсы американской супермощной государственной машины. 8 февраля, то есть через два дня, израильтяне объявляют, что возобновляют поиски, и обещают миллион долларов тому, кто выдаст им Менгеле. Вознаграждения за его поимку достигают баснословных сумм: центр Симона Визенталя и «Вашингтон Таймс» добавляют каждый по миллиону долларов, ФРГ – еще миллион марок… Через сорок лет после окончания войны голова Менгеле стоит три миллиона четыреста тысяч долларов. Американцы, израильтяне и западные немцы договариваются объединить усилия и обмениваться информацией. Гюнцбург и Южную Америку наводняют журналисты и авантюристы; СМИ анонсируют самую крупную охоту на человека конца двадцатого столетия. Охота лишь за призраком, но этого еще никто не знает.