Анна Субботина - Лук для дочери маркграфа

— Это был мой свадебный подарок Малвайн, — тихо сказал маркграф. — Я собирал его не один месяц. А бедняга Вейнир измучился клеить перья — годились только самые мелкие.

Он осторожно повернул ключ, спрятанный среди белого пуха, и птица ожила. Поднялась на перепончатых лапах и взмахнула крыльями. Изогнула гибкую шею, склонила набок голову, блеснув янтарным глазом, раскрыла клюв… От неторопливой плавности движений захватывало дух.

— Одна из моих лучших работ, — проговорил Оллард. — Были и другие… Малвайн боялась, говорила, что они кажутся ей живыми. В конце концов я всё собрал и отправил в столицу, но с этим лебедем расстаться не смог. Смешно сказать: прятал в мастерской, как любимую игрушку!.. Теперь он стоит здесь… Но если бы Малвайн попросила его убрать, я бы сделал это, не задумываясь.

Птица в последний раз сложила крылья и замерла, склонив голову. Оллард бережно погладил мягкие перья и кивнул на дверь.

— Невероятно, — выговорил Такко, когда они вернулись в кабинет. — Как… как это сделано?!

— Те же колёса, валы и спицы, с которыми ты работаешь каждый день. Ничего особенного. Если хочешь, потом покажу чертежи.

— Я никогда не видел ничего подобного… Даже представить не мог…

— Как видишь, игрушки могут выглядеть живее некоторых людей, — усмехнулся Оллард с горечью. — И хлопот с ними неизмеримо меньше… Знаешь, в юности я был готов отдать многое, чтобы вообще не покидать мастерскую. Все эти визиты вежливости, семейные ужины, прогулки, беседы… О чём мне было говорить с роднёй? Считать урожаи и прибыли, обсуждать городские сплетни? Впрочем, ты знаешь. Ты ведь тоже пользовался любой возможностью, чтобы сбежать из дома с луком, ведь так?

Такко кивнул, и Оллард взглянул на него с пониманием.

— В твои годы я тоже считал отца тираном, а мать — скучнейшей женщиной на свете. Но, взрослея, понимаешь, что не так и важно, кто и как тебя воспитывал. Это не родители были тиранами. Дело в нас самих. В нашем отчаянном любопытстве, которое заставляет тянуться к большему, невзирая на запреты. И которое, в конечном счёте, привело нас к вершинам мастерства.

Он перевёл дыхание и усмехнулся:

— Впрочем, у нас обоих впереди ещё долгий путь.

— Тот лебедь… — проговорил Такко. — Если бы я увидел его в саду, я бы и не догадался, что он не живой.

— Малвайн тоже не догадалась, — тепло улыбнулся маркграф. — Как она смеялась! И не расставалась с новой игрушкой, пока Катерина не наплела ей своих благочестивых бредней… Знаешь, Малвайн была одной из самых серьёзных девушек, которых я знал. Её род разорился, она осталась без имени и средств к существованию и единственная не зарилась на моё состояние. Она знала, что ей не быть женой наследника Оллардов. И, разумеется, когда мой возраст больше не позволял избегать женитьбы, я посватался именно к ней. Впрочем, думаю, разговоры о свадьбах — последнее, что тебе интересно. Или я ошибаюсь?

Такко замотал головой, и Оллард от души рассмеялся.

— Это хорошо. В ближайшем будущем тебе предстоят дела поважнее. Что, ты всё ещё сомневаешься, приносит ли пользу наша работа в мастерской?

— Я никогда не смогу собрать такое… — прошептал Такко.

Оллард улыбнулся и положил руку ему на плечо.

— Если будешь усердно работать, ты явишь миру нечто куда более удивительное. Мы сделаем это вместе.

— Но почему я?.. Почему не более опытный мастер? В Медных горах наверняка есть достойные помощники!

— Потому что мне не нужен опытный мастер, — раздельно проговорил Оллард. — У тех, кто трудится в Медных горах, слишком много опыта и мало отваги. Я не могу настолько им доверять. Не переживай, никто не заставит тебя сразу собирать сложные механизмы.

Такко рассеянно кивнул и решил, что завтра попросит маркграфа ещё раз показать чудесную птицу, а может, и перенести её в кабинет. Зачем Малвайн такая диковинка, раз она всё равно не замечает ничего вокруг? Немыслимое, невозможное мастерство — в каждой детали, вплоть до безупречно выложенных перьев…

— А кто такой Вейнир? — спросил он.

— Вейнир? А, он был нашим егерем. Ох и задал я ему задачу с этими перьями!..

Разорённые могилы всплыли в памяти мгновенно — увитые терновыми ветками и красными лентами. Оллард чуть заметно усмехнулся.

— Как бы ни закончилась его служба, а он успел много сделать для меня и нашей семьи, — сказал он. — А теперь — работать! Дел сегодня много.

К вечеру разразилась гроза. Сквозь щели в плотно закрытых ставнях были видны вспышки молний. Ветер швырял в окна горсти воды, и в тишине столовой был слышен мерный стук капель, стекавших с подоконника на каменный пол.

Такко, как обычно, первым расправился с ужином, и теперь украдкой разглядывал хозяйку. Чудесный лебедь всё ещё стоял перед глазами, и было трудно не сравнить с ним саму Малвайн. Та же горделивая осанка и плавные движения рук, выглядывавших из белых кружев, та же чистая безыскусная красота. Такко смотрел, как она мерно поднимает и опускает ложку, не поднимая глаз от тарелки, видел, как повторяет те же движения Агнет — каждый вечер одинаково, в такт тиканью часов, прятавшихся в темноте — и против воли перед глазами вставали колёса и тросы, тянувшиеся под шёлковыми рукавами.

Кто поручится, что перед ним не куклы? Собранные искуснейшей рукой, раскрашенные и одетые в богатые платья?..

Малвайн словно почувствовала его взгляд. Она медленно подняла голову и встретилась с ним своими нездешними глазами. Такко поспешно опустил голову, но было поздно: он заметил краем глаза, как замерла Агнет, услышал, как вполголоса выругался Оллард, а в следующий миг Малвайн выронила ложку, выгнулась, затряслась и захрипела — страшно, сипло.

Оллард мигом оказался рядом с женой, развернул её к себе и бросил Такко:

— Уведи Агнет.

Малвайн хрипела и билась в руках Олларда; единственная свеча пятнами выхватывала растрепавшиеся локоны светлых волос, высвечивала танец складок на шёлковом платье. Агнет застыла, не сводя с матери широко распахнутых глаз. «Точно кукла», — мелькнуло в голове у Такко, прежде чем он самым непочтительным образом вытащил наследницу из-за стола — и выдохнул от облегчения, ощутив под скользким шёлком живую плоть, нездоровую прохладу кожи и мелкую дрожь от слабости и испуга. Агнет доверчиво оперлась на его руку и шагнула наконец к выходу.

В холле Такко усадил девочку на скамью, безуспешно поискал глазами Катерину и от души обругал няньку про себя. Нужно было позвать на помощь, но Агнет всё смотрела на двери своими нездешними глазами; бледные руки были крепко сжаты, она мелко вздрагивала, и было немыслимо оставить её одну.

— Ты знаешь, где Катерина? — спросил он. — Где она может быть?