Анна Субботина - Лук для дочери маркграфа

По растерянному лицу Кайсы было понятно больше, чем могли сказать любые слова. Такко рассматривал парня со смесью удивления и обиды. Широкий кожаный пояс с тяжёлым ножом и ремешком для меча, рубаха из простого льна, кожаная куртка с потёртыми рукавами — всё говорило о том, что новый друг Кайсы — такой же не сильно опытный воин, зарабатывающий охраной и чем придётся. Пока он опорожнял вёдра в чан, была надежда, что это просто новый работник, но когда он непринуждённо уселся на табурет, где раньше сидел Такко, а Кайса сделала к нему несколько мелких, но уверенных шагов, рассеялись последние сомнения.

— Это Лам… Ламмерт, — заявила она.

— А, — выговорил Такко, чувствуя себя на редкость глупо. Уйти не позволяла гордость, а предъявить свои права на Кайсу… следовало бы, но как, если она сама стоит рядом с этим Ламмертом, и вид у неё виноватый, но явно счастливый?

А тот, кого назвали Ламмертом, невозмутимо взял со стола деревяшку и принялся снимать ножом тонкую стружку. Такко рассеянно следил за его движениями, пока не сообразил, что тот режет для Кайсы особую ложку для взбивания сладких начинок. Обида уступила место стыду. Он-то ни разу не поинтересовался, не надо ли подновить утварь, а уж о том, кто носит воду и колет дрова для прожорливых печей, вовсе не думал!

А следом за стыдом пришло облегчение. Он всё равно не смог бы сделать Кайсу счастливой. А Лам — крепкий, хозяйственный, даже статью и лицом чем-то походивший на Кайсу — сможет.

Протянуть руку первым оказалось совсем не сложно.

— Танкварт, — представился он. — Но друзья зовут меня Такко. Ты давно с тракта?

— Лам, — повторил парень, приподнимаясь, чтобы пожать протянутую руку. — С две недели. А тебе что?

— Место в охране ищу. Я зашёл-то только попрощаться.

— Ты садись! — заторопилась Кайса. — Садись, у меня пирог вчерашний… Лам, принеси ещё табурет!..

— Да вы болтайте, — мотнул головой Лам и поднялся. — Я буду во дворе.

Кайса привычно хлопотала: вытирала руки, резала пирог, наливала в кружку тёплый ягодный взвар из стоявшего у печки котелка. Только сейчас Такко ощутил, как замёрз и устал за последние сутки. Можно было поставить в угол тяжёлый мешок, скинуть плащ, стянуть тёплую верхнюю рубаху и смотреть, смотреть, как ловкие руки Кайсы творят своё нехитрое волшебство.

— Ты где был? — спросила девушка, заняв своё место на другом конце стола.

— Как обычно, — пожал плечами Такко, откусывая пирог. — Пару дней здесь, пару там… Ничего особенного. Знаешь, этот Лам… Я рад за тебя.

— Он хороший, — смущённо кивнула Кайса и продолжала, понизив голос. — А я за тебя боялась. Ты же с маркграфом ушёл? Деревенские видели тебя на Празднике Урожая…

— Ну да, — Такко старался, чтобы его голос звучал как можно небрежнее. — В замке были гости, слуг не хватало, я и задержался на пару недель. А потом ушёл и вот, видишь, снова меня в Эсхен привело.

— Я за тебя боялась, — повторила Кайса и даже отложила скалку. — Здесь такое было…

Отойдя к печи, будто её жар делал историю не такой страшной, она рассказала, как вчера, в Ночь Поминовения, в самый тёмный час, на площади вдруг раздался стук копыт и поднялся крик и вой. Горожане решили, что это взбесились призраки, недовольные подношениями, и уже хотели забросать их нечистотами, но, по счастью, кто-то узнал в воющих женщин из деревни, посланных служить маркграфской дочке. Они примчались на неосёдланных и кое-как взнузданных лошадях, перепуганные до полусмерти; кричали, будто в замке вырвалось на волю чёрное колдовство, все оказались заводными куклами и будто сами они уже чувствовали, как в костях у них появляются шестерни.

Бургомистр поднял с постелей лекарей и запер обезумевших в ратуше с солидной порцией успокаивающих трав, а сам на всякий случай послал гонца в столицу. Тот встретил императорских людей в одном переходе до Эсхена, и те поскакали к замку, не щадя лошадей. Что они там нашли — никто не знает, а только нынче ночью отбыли, и маркграф с ними.

— А ещё раньше явилась Катерина, что прислуживала маркграфской дочке, и тоже рассказывала разные небылицы. Говорила, будто там под башней неупокоенные кости, будто маркграф над ними колдует, оттого и жена с дочкой у него больны. Всё писала в столицу и торопила, чтобы оттуда скорее приехали и разобрались. Что творится, а? Мы над ней всё посмеивались, но в замке взаправду какую-то страсть нашли! Бургомистр наш там был, только они с судьёй уехали с остальными, и Катерина тоже, и никому не сказали, что нашли и что теперь будет.

— Ну и дела, — Такко улыбнулся Кайсе и отложил пирог. Есть как-то расхотелось. — Даже жаль, что я всё пропустил.

— Наша тётушка Аслауг с утра пошла к тётушке Берте, что дружна с госпожой Сирпой, а та наверняка что-то да знает. Вот страх-то, а? Что-то она расскажет…

— Жаль я не дождусь этих новостей, — безразлично ответил Такко. — Я правда ненадолго заглянул. Рад, что у тебя всё хорошо.

Кайса подошла забрать кружку и Такко не удержался: поймал её за руку, коснулся губами пухлого локтя, пахнущего сладким и тёплым, и наконец обнял её, уткнувшись в мягкий передник. Милая, родная, такая знакомая и близкая. Тёплая, как хлеб, как печь. Рядом с ней ничего не страшно, рядом с ней трещит лёд и тает снег, так она умеет обогреть одним взглядом.

— Кайса… — прошептал он в мягкий холмик груди, которую столько раз ласкал. Внутри словно что-то оттаивало, ломалось, в горле стоял ком, и пришлось прикусить губу, чтобы глупо и по-детски не разрыдаться. — Ох, Кайса…

— Ты прости, — шептала Кайса, гладя его по голове. — Я ж не знала… Лам, он пришёл, понимаешь…

— Ещё прощения просишь, — еле выговорил Такко. — Это я перед тобой виноват…

Воздух в пекарне загустел, стал жарким и медовым. Кайса встрепенулась и вывернулась из объятий:

— Пироги подгорят!

Пока Кайса хлопотала у спасённых в последний момент пирогов, придирчиво оглядывая корочку, Такко вышел умыться у водосборной бочки и почти сразу заметил Ламмерта, сидевшего у самой двери. Тот поднялся, подошёл и, когда Такко выпрямился, приблизился к нему вплотную, оттеснив к белёной стене.

— Хорошо тебе с ней было? — зло спросил он.

— Очень, — ответил Такко, на ходу прикидывая, придут ли на помощь Ламу местные или драка будет честной. — И не мне одному.

— Знаю, — процедил Лам. — И ни один не подумал, как она останется со своим позором!

— Но ты-то подумал. Или нет?

Лам что-то пробормотал про дураков, упустивших своё счастье, но вид у него был такой довольный, что ссоры так и не случилось.

— Она о тебе помнила, — проговорил он, глядя в сторону, и вдруг добавил: — В обозе, с которым я пришёл, нужен охранник. Могу слово замолвить. Они уходят завтра.