Анна Субботина - Лук для дочери маркграфа

Такко возвращался в Эсхен. Возвращался в мир живых. [12] Вот теперь можно прочесть стихотворение Мадам Тихони об Агнет: https://ficbook.net/readfic/4575615/19638099#part_content

Такко рассчитывал добраться до Эсхена к обеду, благо земля была сухой, а шагал он быстро. Но идти без отдыха после бессонной ночи не получилось. Одна передышка, другая, и вот уже лес окутали сумерки, а глаза стали слипаться.

Была и ещё одна причина не спешить. Там, на пустоши, всё казалось простым и ясным, но чем ближе становился Эсхен, тем труднее было не поддаваться тревоге. Чем кончился переполох в замке, на чьей стороне нынче городские власти, намерен ли маркграф преследовать своего бывшего ученика или привлечь как свидетеля? Вопросов было много, и по всему выходило, что самым разумным было бегом бежать на тракт, прибиться к любому обозу и убраться из этих мест как можно быстрее и дальше. Но что потом? Прятаться всю жизнь? А может, вовсе вернуться домой, под родительское крыло?.. Ну уж нет. Следовало встретить свою судьбу лицом к лицу, как подобает мужчине. И доказать себе, что маркграф был не прав, что из Такко не выйдет ничего путного. И так же не прав был отец.

Ещё нужно было загладить вину перед Кайсой. А раз с его уходом она потеряла последнюю надежду на хороший брак, устроить её жизнь можно было только одним способом. Пора было покончить с бродячей жизнью, и Такко отважно тащился вперёд, пока лес не поредел и впереди не заблестела река.

Вопреки опасениям, стражники у городских ворот пропустили его без лишних вопросов. Взяли пошлину, опечатали колчан, бросили уважительные взгляды на превосходный тисовый лук, на рукава вязаной, явно очень дорогой рубахи, выглядывавшие из-под поношенного плаща, и отворили ворота. Такко шёл по главной улице, оглядываясь одновременно с опаской и жадным любопытством.

Осенний торговый сезон только что завершился, и город собирался с силами, чтобы окунуться в череду зимних ярмарок. На всём лежала печать той спокойной расслабленности, что всегда следует за большими праздниками. Украшенные хвойными ветками и поздними цветами дома похвалялись друг перед другом большими свечами и светильниками из тыкв и прочих овощей. Пахло праздничной похлёбкой, дёгтем, гниющими отбросами; летом Такко порой морщил нос от городских ароматов, но сейчас разве что не жмурился от удовольствия. Верно говорят: городской воздух делает свободным [13] Городской воздух делает свободным (Stadtluft macht frei) — средневековая немецкая поговорка, связанная с обычаем освобождать от феодальной зависимости крестьян, проживших в городе год и один день (или другой отрезок времени). , и Такко постепенно захватывала суета узких улиц. Кто-то толкнул его, наступил на ногу; Такко схватился за пояс, где по потайным отделениям были рассованы деньги, полученные от маркграфа, и больше уже не зевал.

Он запоздало сообразил, что по случаю праздника пекарня может быть закрыта — недаром же Эсхен слыл оплотом благочестия. Но уличные запахи скоро перебил аромат свежего хлеба, и Такко невольно ускорил шаг.

Город гудел; жители сходились небольшим группами, обсуждали что-то вполголоса и расходились. Пару раз Такко выхватил из гомона своё имя, и ему стоило большого труда не обернуться. Но следом звучало имя мастера Дитмара, и тревога постепенно отпускала. Если кто и узнал аранского лучника, то связал его лишь с не по праву взятым заказом.

Над пекарней столбом поднимался дым и на всю площадь пахло свежим хлебом. Прежде чем идти к Кайсе, нужно было выполнить обещание, бездумно данное в первые дни знакомства, и Такко направился к ювелирной лавке, стараясь держаться спокойно и непринуждённо. Ставни были закрыты, но ради выручки мастер мог и нарушить праздник. Такко постучал и, ожидая ответа, прислонился к резному столбу крыльца.

— Давно пора было! — резкий голос жены бургомистра было легко узнать. По желчному торжеству в её словах Такко мгновенно понял, о чём пойдёт речь, и похолодел. — Вот и избавились!.. Я сама видела, как его везли! В цепях, в клетке, как висельника…

— Клетка не простая, а железная, и замок на ней с собачью голову! — вторила ей собеседница. — Пришёл конец беззаконию на эсхенских землях!

— Да что вы брешете! — третий голос всё-таки заставил Такко обернуться, и он сразу узнал лавочницу, что когда-то показала ему дорогу к замку. — Сам ехал и свысока на всех смотрел! Плащ алый сзади вьётся, конь под ним — чистый зверь, а сзади ящик везли — один уголок торчал из-под соломы…

— Да то не ящик был, а герб его проклятый, что с ворот сбили!

— А то ты видала!

— Да ты сама не видала!

Перебранка стихла так же быстро, как и началась: по площади бродило немало чужаков, пришедших с торговыми обозами или в поисках зимнего заработка, и перед ними эсхенцы были намерены держать лицо.

Значит, имперские дознаватели всё-таки добрались до замка. Значит, с Оллардом удалось разминуться всего на несколько часов. Такко передёрнуло: о том, чтобы ещё раз увидеть бледное, как из камня вырезанное лицо, было страшно и подумать. Хотелось удрать как можно дальше, но Такко лишь зажмурился и медленно выдохнул. Агнет бы не сбежала от опасности. Вот и он не сбежит.

Дверь ювелирной лавки наконец отворилась, и дородная служанка, вся в оборках и кружевах, пригласила войти.

Не прошло и получаса, как ожерелье из голубых и рыжевато-розовых опалов в серебряной оправе лежало за пазухой. Безыскусное с виду, оно сразу приглянулось Такко, когда он три месяца назад бродил по рынку без медяка в кармане. Кайсе оно подходило как никому другому: её серые глаза будут казаться голубыми, а в русых волосах заиграют рыжие всполохи.

До пекарни было рукой подать — только пересечь площадь. Сквозь открытую дверь чёрного входа Такко сразу увидел Кайсу, хлопотавшую у печи в нижнем платье и старом переднике. Густой и сытный запах кружил голову, на столе под промасленной холстиной остывали пироги, а сама Кайса раскатывала небольшой скалкой кусочки теста, собираясь печь сладости.

Такко остановился в дверях, заглядевшись на движения её ловких рук. Зря он искал вечное и незыблемое в кладке мёртвых камней. Рухнут замки, станут пылью города и империи, а тесто будет всё так же тепло дышать из корчаги и чьи-то руки будут разделывать его, раскатывать, защипывать, ставить в печь…

Увидев гостя, Кайса ахнула и растерянно уставилась на него. Такко улыбнулся ей, и она снова охнула, но теперь уже радостно, всплеснула руками, кинулась к нему, но почти сразу остановилась в нерешительности.

— Я плохо расстался с тобой, — начал Такко. — Я… не забыл тебя, я помнил всё это время… — нужные слова никак не выговаривались, а Кайса почему-то не спешила кидаться в его объятия. Такко шагнул к ней, надеясь, что вблизи объясняться будет проще, и получил ощутимый толчок в спину: в пекарню вошёл незнакомый парень с двумя вёдрами воды.