Анна Субботина - Лук для дочери маркграфа

— Хлеба не получишь, — мгновенно нашлась Кайса. — Здесь не подают. Иди у ратуши проси.

— Не надо мне хлеба, — рассмеялся Такко и хлопнул по кошелю, где звенело полученное от купца серебро. — Могу сам угощать. Только я на тебя поглядел и забыл, что не обедал.

— Ну хватит! — рассердилась Кайса. — Я хозяйку позову.

Она и вправду направилась к двери, ведущей в глубину дома. Такко поднялся и задержался в дверях:

— До завтра, красавица.

Кайса крикнула ему вслед что-то о кипятке, которым привечают незваных гостей. Такко не обернулся.

— Работы нет, — сообщил за обедом Верен, успевший потолковать с местными. — Я тебе больше скажу: говорят, они тут до Черничного воскресенья не ездят на чужие ярмарки [16] Черничное воскресенье в европейской традиции — последнее воскресенье июля, когда пекут черничные пироги. До него три недели, значит, действие происходит в начале июля. . Вся торговля — внутри города!

— До Чернички три недели, — прикинул Такко. — Неужто правда никто не поедет? Может, просто цену сбивают?

— Может, и так. Только мне сразу не понравилось, как легко тот купец согласился нас взять. Как знал, что мы отсюда не выберемся. Эх, и отчего я про этот Эсхен загодя не расспросил!

— За три недели мы с тобой проживём всё до медяка, — задумался Такко. — Может, ещё куда дёрнуть, а?

— Менять дыру на дыру? — фыркнул Верен. — Я больших городов ближе Нижнего Предела не знаю. А без лошадей туда те же три недели идти…

— Если только в дороге к кому прибиться… — Такко замолчал на полуслове: оба они знали, что в дороге редко кто рискнёт связаться с незнакомыми охранниками. Кто знает, что на уме у двух вооружённых парней!

— Подождём с неделю, — заключил Верен. — Думаю, кто-нибудь да поедет. Сам знаешь, купцы чтят закон, пока серебро не зазвенит. А там уже будем думать.

Назавтра Такко снова явился к Кайсе с мешочком орехов и застал её с напарницей — смешливой и разговорчивой девчонкой. Привычно обиженное выражение на лице Кайсы медленно сменялось недоверием, когда Такко подчёркнуто отдал ей предпочтение перед более красивой подругой. Уходя, он отметил, что лёд в её глазах чуть потеплел.

— Тебе, верно, заняться нечем! — всплеснула она руками, когда Такко явился на третий день, на сей раз с узорным платком, извлечённым из недр дорожного мешка. Ни сам Такко, ни Верен не помнили, для кого он был куплен, но Кайсу, определённо, должен был украсить: по серому полотну порхали голубые птицы, и неяркие глаза девушки должны были засиять небесной синевой.

— Делать и вправду нечего, — признался Такко. — Пока кто-нибудь из ваших обоз не соберёт.

— Не соберёт, — рассмеялась Кайса. — До Чернички никто на ярмарки не ездит. Этому закону больше ста лет. Хоть бы расспросили, прежде чем идти сюда!

— Вот и славно, — сказал Такко, пряча разочарование. — Значит, буду каждый день к тебе ходить.

— Мало мне забот, — пробормотала Кайса. Но платок взяла.

— Похоже, до Чернички нам и вправду отсюда не выбраться. — Вечером они с Вереном высыпали оставшиеся монеты на стол и раскладывали их кучками: на жильё, на еду, на крайний случай. — Либо нам сейчас идти порожняком, либо ждать.

— Да я тут уже потолковал кое с кем, ездят они и до Чернички, — задумчиво сказал Верен. — Порожняком идти, сам понимаешь — по пути можем ничего не найти. Надо ждать и искать жильё.

— Здешний ночлег нас за неделю разорит, — согласился Такко. — Жильё я найду.

— Расспроси свою подружку, — ухмыльнулся Верен. — Хоть какой толк будет. Всё равно тебе там не обломится. Зря хвост распустил.

— Вот увидишь, обломится, — сказал Такко с уверенностью, которой не ощущал. — Её в жизни так не обхаживали.

Кайса взялась сама разузнать, кто в городе пускает постояльцев. Такко и не ожидал от неё такой прыти. Жильё было найдено на следующий же день: вдова бондаря брала втрое меньше, чем на постоялом дворе, а комната была большая, светлая, с двумя лежанками, верстаком и уличной печуркой: разводить огонь в доме вдова строго запретила. Кайса сама отвела друзей к дому, ждала за воротами, пока они общались с хозяйкой, и искренне обрадовалась, когда ударили по рукам. На прощание Такко поцеловал Кайсу в висок; она отстранилась, с такой привычной уверенностью поведя плечом, что он облегчённо выдохнул, поняв, что не будет у неё первым, а значит, окажется забыт столь же быстро, сколь и другие.

На обратном пути он заглянул в лавку к лекарю. Кое-какие травы и коренья остались с прошлого раза, но для нужного сбора этого было мало. Верен только фыркнул, принюхавшись к кружке, где настаивался отвар:

— Опять ты за эту мерзость взялся! Что она, сама не сообразит, что делать? Или ты вовремя не успеешь?

— Оно надёжнее, — отмахнулся Такко и, взяв кружку, вышел во двор, подальше от насмешек. Его неудержимый страх перед нежданным потомством неизменно веселил Верена. От сбора горело во рту и кололо в боку, но средство было верное, и Такко обходился без него, только если покупал удовольствие у тех, кто и вправду лучше него умели избежать ненужных последствий. Ждать таких знаний от Кайсы было странно, поэтому в ближайшие дни предстояло смириться и с мерзким пойлом, и с насмешками Верена.

— Завтра будем справлять новоселье, — сообщил Такко Кайсе, сидя на привычном уже табурете в пекарне. Вдова взяла три дня на то, чтобы прибраться — считай, припрятать подальше все ценные вещи. — Осталось найти заработок, и можно жить.

— Дитмар-лучник мог был взять тебя, — подсказала Кайса. — Сходи к нему.

— Ходил уже, — поморщился Такко, — и видел, как живётся его подмастерьям. Сам найду заказы, невелика трудность.

— Подумай всё же, — вздохнула Кайса. И добавила одними губами: — Может, останешься…

— Мы сегодня вечером пойдём на реку, — сказал Такко, не расслышав её последних слов. — Мяса пожарим, на деревню посмотрим. Придёшь?

— Куда? — насторожилась Кайса.

— Да тут недалеко. К мосту. И подружку захвати. Как стемнеет, я вас обеих до дома провожу, чтобы никто не обидел. Придёшь?

— Скорее, тебя самого обидят, — фыркнула Кайса. — Я подумаю.

Разумеется, вечером они пришли — обе в чистых платьях, Кайса — в подаренном платке. Костёр горел ровно, мясо на палочках зажарилось как надо, а овощи в углях запеклись до медовой сладости. На другой стороне реки перекрикивались косари, по мосту в обе стороны следовали люди и повозки, и девушки полностью уверились, что здесь их не обидят. Такко обнимал Кайсу, когда она отворачивалась от дыма, касался губами волос, выбившихся из-под платка, и перемигивался с Вереном, который только головой качал, до последнего не веря, что другу повезло найти девушку быстрее, чем ему самому.

После захода солнца девушки засобирались домой. Такко придержал Кайсу за руку: