Игорь Абрамов-Неверли - Лесное море

Неправда! Ю давно уже нет в живых, и Ашихэ не была ему женой. Вот она лежит рядом, укрытая листьями, любимая, такая близкая, словно оба они родились уже с мыслью друг о друге.

И зачем все это повторяется? Неправда, это сон, наяву прошлое никогда не возвращается. На Ашихэ листья уже других кувшинок, и воздух вокруг, и деревья, и сами они — все другое.

Даже звезды светят иначе. И только крупный шмель все так же жужжит над головой, ища цветок под веткой актинидий…

«Быть может, цвет любви вот так же укрыт, мой милый?»

В этом тумане и бреду прошла ночь.

День наступал погожий. Ясное небо, лес как умытый, все так и сверкало свежестью.

Виктор и Ашихэ оделись, стали осматриваться. Деревья за их озерцом снова смыкались, и до берега было, видно, недалеко, об этом свидетельствовали крики удода. Вода заметно убывала. Созданное паводком озеро опять становилось болотом, Виктор и Ашихэ понимали, что, если они вовремя не выберутся отсюда, плот их застрянет в иле, через который ни пройти, ни переплыть.

И они стали продираться дальше. Трудился, собственно, один Виктор, Ашихэ лежала. Он не позволил ей встать. Дважды плот увязал. Пришлось разделить его на две части и двигать каждую отдельно.

Дальше воды не стало, пошли сплошь болота. Надо было мостить себе дорогу ветками и жердями и по ним добираться до сухого места. Только около полудня выбрались наконец на твёрдую землю.

Некоторое время они отлёживались на залитом солнцем пригорке. Не могли шевельнуться. За всё расплачивались теперь полным изнеможением и болью. Сказалась тяжесть пройденного пути, раны, треволнения, безмерное душевное и физическое напряжение, трое суток без сна, двое — без еды.

— Как ты думаешь, добро наше не пострадало?

— Не знаю. Вот было бы гнусно, если бы мы после всего лишились оружия!

Вещи, обеспечивавшие им несколько лет жизни в тайге, добытые страшными усилиями, буквально окропленные их потом и кровью…

Виктор и Ашихэ принялись вынимать все из корзины, раскладывать на траве, осматривать каждую вещь отдельно. Нет, вода не проникла в корзину и ничего не попортила. Правда, мука и чумиза, взятые ими с собой, превратились в полужидкую серо-бурую кашицу. Отсырели и заряды дроби в картонных гильзах. Но оружие и пули только слегка припотели и не вызывали никаких опасений.

— Протрем, выставим на солнце — и будут, как были, в полной исправности.

Они ободрились, повеселели — теперь они действительно спасены!

Виктор высек огонь, принес воды.

— Я вчера уток слышал. Попробую к ним подобраться.

Он взял ружье, позвал Волчка и ушел.

Ашихэ бросила в котелок размокшую смесь муки и чумизы — во всяком случае, получится какая-нибудь мучная похлёбка… Поплелась собирать хворост и, собирая его, увидела на стволах свалившихся деревьев грибы, те грибы му-эр, за которыми люди приходят издалека. Виктор брезгливо называл их «иудино ухо». Еще недавно едва приметные, похожие на какие-то сухие бородавки, они после дождей сразу разбухли, превратились в студенистую массу в форме ушной раковины.

Ими можно было хорошо заправить варившуюся в котелке похлебку. Но как только Ашихэ дотронулась до одного большущего «иудина уха», вдалеке, на мшарах, куда ушел Виктор, внезапно послышался треск и чей-то хохот. Что-то большое, злое хлопало там крыльями и кричало «давей-хек» и еще какие-то слова, которых она разобрать не успела, потому что так же внезапно все стихло. Однако в сумраке лесной чащи как будто притаилась тень человека, который повесился, после того, как предал своего бога, — про него Ашихэ рассказывали когда-то в приюте сестры-францисканки. Отпечаток его уха остался на дереве, на котором он повесился, и здоровое дерево сгнило, от него пошли грибы му-эр… А Третий Ю говорил, что по ночам в лесу людей и зверей сводит с пути Шу, дух болот, а днем этот дух спит в грибе му-эр, на котором видна двойная сине-желтая полоса. Такой гриб нельзя трогать, потому что…

Ашихэ вздрогнула: на грибе, который она хотела сорвать, она увидела именно такую полосу.

«Глупые суеверия! — сказала она себе, однако не тронула «иудина уха». — Но есть же и другие грибы, не обязательно брать именно этот…»

Правда, этого одного хватило бы на целый котелок похлебки. Зачем же она отошла от него? Как могла поддаться пустым страхам, пережиткам старины? Но прошлое всегда побеждает, когда человек слаб.

А она очень ослабела, едва шла, ноги ее не слушались. Еще шаг — и вот оно, дерево, из-под которого она сбежала.

Вдруг снова треск вдали, пронзительный хохот. Он звучал злорадно, насмешкой над ее Вэй-ту. Она ясно расслышала:

— Да-вей-хек, Вэй-ту, хек!

Грибы, которые Ашихэ успела собрать, посыпались из платка. Она вся тряслась, перед глазами плыл зеленый мрак, из-за елок веяло жаром, и злой дух болот Шу шептал оттуда, что уже нет Вэй-ту, нет его в живых… Ты вернешься, Ашихэ, к монахиням, будешь снова стоять в часовне, искупишь грехи свои…

— Наверно, я больна!..

В эту минуту в тревожной духоте грянул выстрел — и сразу исчезли смутные видения, затих зловещий шепот.

Опять светило солнце, ели стояли, как ели, вокруг шла обычная лесная жизнь. И в душе Ашихэ пела радость: Вэй-ту стреляет — значит, жив, значит, ничего с ним не случилось.

Она вцепилась обеими руками в гриб му-эр, дернула раз-другой и оторвала его от ствола. Понесла к костру и здесь, ободрав кожицу, стала резать гриб на ломтики.

Вернувшийся Виктор протянул ей убитую птицу с рыжеватым оперением и красным гребешком. Ашихэ впервые видела такого лесного петуха — на перевале они не водились.

— Белая куропатка. Я мог подстрелить три штуки, да патроны отсырели, только третий выпалил. Знаешь, дробью нам уже не удастся стрелять. Впрочем, беда невелика.

— Так вот чей это был смех!

Ашихэ просто не верилось, что такие ужасные крики могла испускать птица немногим больше куропатки. Но Виктор подтвердил:

— Самец всегда так кричит, когда стая в опасности. Он хочет отвлечь охотника на себя, спасает своих, как умеет… Смотри-ка, костер погас. Ты не подбрасывала?..

«Действительно, забыла! Что со мной творится? Задумалась насчет этого гриба и не принесла хвороста».

Ашихэ хотела встать, но, глянув в ее изменившееся лицо, Виктор придержал ее за плечо:

— Не надо, займись лучше стряпней.

Он натаскал хворосту, разжег костер и опять ушел.

Ашихэ нарезала грибы и, очистив куропатку, положила и птицу и грибы в кипящую воду с мучной заправкой. А Виктор между тем бродил где-то поблизости. Его шаги в ельнике и треск срубаемых сучьев она слышала словно издалека — на нее нашло какое-то странное оцепенение.

Когда они наконец засели за свой суп, ей уже и есть не хотелось. Она проглотила несколько ложек, досыта поели только Виктор и собаки.