Игорь Абрамов-Неверли - Лесное море

— Идущий сильнее того, кто сидит на месте.

— Метко сказано! — восхитился Алсуфьев. — Как это верно! Кто движется, в том сила лавины, сила нарастающая, которая все крушит на своем пути. А остановится этакая лавина — и рассыплется в одно мгновение. Таков закон степей. Вспомни Аттилу, Чингисхана, Нурхаци… Ну, пойдем! Воистину идущий сильнее сидящего на месте. Вопрос только, до каких пор?

На повороте Виктор оглянулся. Ему показалось, что за тем бугром, где они нашли остатки костров, промелькнул кто-то и что это та самая девушка. Уж не следит ли она за ними? Но уверенности не было. А может, ему только показалось? Сказать Алсуфьеву — значило опять вызвать шутки насчет влечения к девушкам. Лучше уж молчать и слушать, как он, себе в утешение, рассуждает, что большевики — сильны только своим напором, и в конце концов эта лавина рассыплется у подножия высокой культуры. Такова участь всякой лавины.

Было уже далеко за полдень, когда они очутились над обрывом.

Присели на камень. Утомленный Алсуфьев больше не разглагольствовал. Сняв тряпку с головы, утирал ею потную лысину и тупо смотрел на колыхавшийся внизу, в тысяче метров от них, зеленый океан тайги. Он разливался все дальше и дальше до узкой, раздвоенной ленты Цзинбоху на горизонте. Сопки на той стороне были невысоки, контуры их расплывчаты. А Рогатой совсем не было видно.

Алсуфьев в замешательстве потирал обожженную солнцем, зудевшую лысину. Следовало как-нибудь облегчить ему неприятное признание своей ошибки. Но Виктор разозлился. «Говорил же я, что не туда идем! — думал он. — И вот из-за него мы целое утро потеряли, шли в самую жару без передышки и, оказывается, совершенно напрасно!»

— Однако она должна проходить где-то здесь.

Виктор только плечами пожал и продолжал наблюдать за собаками. Что-то вдруг привлекло их внимание. Теперь они нюхали землю уже не по обязанности, а замирая от возбуждения. На известковой почве, нанесенной сюда ветром с горных массивов, Виктор разглядел следы множества людей и двух мулов, а неподалеку валялся затоптанный окурок. Он поднял его и удивился: «Пэлмэл»! Люди тайги, партизаны и хунхузы, курят трубки или закрутки с махоркой. На ногах у них кожаные улы или войлочные туфли, реже сапоги, и этому более или менее соответствовали следы. Но был среди следов и отпечаток щегольских полуботинок. Значит, здесь проходил какой-то городской человек — и богатый, судя по тому, что курит он английские сигареты «Пэлмэл»!

Виктор и Алсуфьев стали делать предположения, что это за караван, когда он здесь проходил и куда.

— Не иначе, как Среброголовый! — твердил встревоженный Алсуфьев. — Всыпали ему, должно быть, японцы, вот он и удирает в свои обжитые места. Смотри, все следы ведут вниз, в тайгу… Значит, нам, amiсо, надо свернуть в сторону, вот на эту козью тропу.

— Давайте вернемся лучше в фанзу, Павел Львович! Мы можем там дождаться Ю. Рано или поздно он вернется домой и укажет нам дорогу.

— Дался тебе этот Ю!

Одна мысль о возможной встрече с Третьим Ю приводила Алсуфьева в содрогание. Виктор понимал это. Кому приятно встретиться с человеком, который когда-то — что уж тут золотить пилюлю! — уличил тебя в воровстве и закопал в землю по шею, оставив на съедение тиграм? Но неужели из-за этого они должны теперь блуждать по горам и лесам и подвергаться опасностям?

— Ю знает дорогу не лучше меня. Он никогда не бывал у Люй Циня. Нет, пойдем вдоль хребта и найдем…

— Черта с два!

— Как ты выражаешься, щенок! Ты с кем говоришь? С человеком, который из-за тебя лишился всего имущества и права на жизнь!

Алсуфьев воскликнул это, правда, с шутливой театральностью, но такого рода намеки и прежде проскальзывали в его речах. Еще немного, и он готов был сам уверовать в то, что он жертва.

Виктор едва сдержался.

— Ладно, будь по-вашему. Увидите, чем это кончится.

— Не беспокойся. Смелым бог владеет!

К Алсуфьеву вернулись прежняя самоуверенность и хорошее настроение. Он пошел вперед, указывая Виктору дорогу. Они удалялись от пути подозрительного каравана, обходя тайгу по вековой звериной тропе в горах: здесь их невозможно было увидеть снизу, зато перед ними все было как на ладони.

Заметно было все-таки, что у Алсуфьева из ума не выходит караван.

— Серебряная Голова… Гм, звучит недурно. В нынешние времена есть спрос на романтику. Можно бы фильм состряпать…

— Еще бы, в Голливуде только нас и ждут!

— Дай же помечтать! Мечты облагораживают человека… Выложат тебе, к примеру, тридцать тысяч долларов. Не отказался бы?

— За что?

— За сценарий. Ни цента меньше! Успех обеспечен. Вот представь себе… Начинается с хаоса. Музыка восточная, шумная какофония… трам-тарарам, лязг, свист, завывание… Мелькают кадры — бегущие ноги в войлочных туфлях, соломенные шляпы, одежда — заплата на заплате, локти, разинутые рты, вытаращенные глаза с косым разрезом… Из этого хаоса затем выступает немощеная дорога, глиняные домишки, базар в китайском селении. Толпа. На переднем плане три солдата. Один трубит в трубу, другой бьет в барабан, третий выкрикивает: «Семь долларов в месяц, отличные харчи, красивая форма и винтовка! Кто из молодых хочет весело пожить? Кто из вас, достопочтенные, хочет постоять за Тигра Маньчжурии, могущественного маршала Чжан Цзо-линя?» Выкрикивая это, солдат побрякивает кошельком. Потом обращается прямо к юноше атлетического — ну разумеется, атлетического! — сложения. Тот колеблется. Он истощен, бедно одет, ему изрядно надоела тяжелая работа у колесника…

— Простите, Павел Львович, это вы просто придумываете или рассказываете подлинную быль?

— Абсолютно достоверную биографию Среброголового, этого, по версии коммунистов, народного героя, а по версии японцев — отпетого бандита, темной личности.

— Откуда вы его знаете?

— Я? Да я его ни разу в глаза не видал, и дай мне бог никогда не увидеть! Но Люй Цинь знает его родных. Он из семьи поселенцев в Шуаньбао… Однако вернемся к нашему фильму. Следующая картина — казармы в маленьком городке. Грязь, вонь, мерзость. Солдаты лазают по двору, как клопы, офицеры играют в мацзян или обделывают разные выгодные делишки.

Жалованья солдатам не платят. Но ученья не очень утомительны, кормежка сносная, а изголодавшемуся парню она даже кажется обильной. И он не ропщет. Сыт, отсыпается и притом он теперь — защитник мирного населения! И вот начинается эта «защита»: посол от хунхузов заключает сделку с полковником. На другой день солдатам выдают по три патрона. Винтовки у них разных систем, и, чтобы каждый получил патрон, подходящий для своей, нужны неимоверные усилия. Трубачи трубят два дня подряд. Наконец батальон выступает. В окрестных деревушках переполох. Прячут кур, свиней, коров… Тщетно! При квалифицированной помощи опытных в этих делах хунхузов поход организован превосходно. Солдаты возвращаются победителями под грохот барабанов, с насаженными на колья головами двух пойманных на дороге бродяг и возами всякого продовольствия, отбитого якобы у хунхузов. Идиллия длится… Да ты слушаешь меня?