Игорь Абрамов-Неверли - Лесное море

— Горе, горе!

— Богиня смеется, земля заплачет!

— Очищения, очищения!

Чьи-то руки, как клещи, хватают Виктора и волокут куда-то. Вот он повис в воздухе, а под ним — чистилище. Смрад идет оттуда такой, что в голове мутится, и пышет адским жаром. Виктор чувствует, что тает, тает, как снеговик на солнце. Исчезают руки, ноги, туловище, голова. И вот уже он стал белым перистым облачком, плывущим высоко над залитой солнцем, равнодушной землей. Никто там не удивлен, никто даже не замечает его. Одна Тао, глядя в небо, говорит доктору прямо, без церемоний (ведь она в отце видит только товарища):

— А все-таки то, что вы с ним сделали, попросту свинство!

Облачко уже не белое, а розовое. Оно рассеивается розовыми перьями по небу, когда солнце встает из-за гор.

Холодно, сыро. Зоревыми огнями сверкает роса на листьях. То же багряно-золотое сияние разлито в воздухе. Звенят комары. Где-то токуют фазаны, кричат наперебой.

Виктор лежит у погасшего костра, как лег с вечера: голова на рюкзаке, ружье под рукой. В голове у него туман.

— Что это? — говорит он, пытаясь встряхнуться. — Словно угорел я… Наверно, проклятый багульник…

Алсуфьев стоит к нему спиной, закрыв лицо руками, словно молится или плачет. Услышав голос Виктора, оборачивается. Он за эту ночь как будто другим человеком стал. В чем именно перемена, сказать трудно. Но вместо ожидаемого Виктором: «Ну вот, я же говорил!..» — он только указывает на чайник:

— Надо поторопиться.

Виктор идет к речке. Яга лежит, не поднимается. Это странно. С тех пор как она осталась с ним в тайге, она ни на шаг не отходила от него, словно, лишившись своей хозяйки и конуры, боялась потерять и его, Виктора. А вот сейчас — лежит неподвижно, И если бы не следила за ним глазами, можно было бы подумать, что ее усыпили.

Ледяная вода немного взбодрила Виктора, но головная боль не прошла.

Когда он вернулся с полным чайником, огонь уже трещал и Алсуфьев, стоя на коленях у костра, подбрасывал в него сучья.

Они занялись каждый своим делом, потом доели остатки запасов, ощущая все время какой-то неприятный вкус во рту, напились чаю — все почти молчком, без лишних слов, говоря только то, чего нельзя было выразить жестами. За ночь что-то встало между ними.

— Ну, пора идти.

«Куда?» — чуть не спросил Виктор, но вовремя спохватился. К фанзе, конечно. Какие тут могут быть сомнения? Разумеется, они должны вернуться к Ю. Ведь он сам так решил вчера.

Они пошли по течению речки. Алсуфьев шагал впереди — упорно хотел вести Виктора за собой. Когда они очутились перед болотцем, он и не подумал свернуть, как вчера, на дорогу к перевалу.

— Не туда, Павел Львович!

— Именно туда, к развилке, потом направо, а там уже тропа нас приведет на вершину.

Виктор остановился как вкопанный.

— Кажется, мы оба нынче ночью видели один и тот же сон. Не снилось ли вам, Павел Львович, что…

Алсуфьев вздрогнул и даже руками замахал.

— Тсс! Об этом вслух не говорят. Нельзя! Идем.

Одно мгновение Виктор был в нерешимости, но любопытство взяло верх. Он сказал себе, что, в конце концов, ничем не рискует. Если они действительно увидят Рогатую, до фанзы можно будет добраться и через ущелье.

Сразу прошла расслабленность, которую он ощущал после дурмана этой ночи. Целое ведро холодной воды не могло бы придать ему больше бодрости.

Он усиленно размышлял. И было над чем. Одно из двух: либо все это только сон (но возможно ли, чтобы двум людям приснилось одно и то же?), либо происходило на самом деле. Но где же это было, черт возьми? Ведь он всю ночь просидел у костра! Уж не вышел ли он из своего тела в «астральной оболочке», как в ночной рубашке, и не отправился ли куда-то под землю? Ведь вот как ясно помнится ему тот грот или буддийский храм! И там были ламы, живые люди. Но что это за богиня на пьедестале? Жрица, женщина во плоти или дух? А уж появление этого выходца с того света, Багорного… Ум отказывается понять… Как поверить в мир сверхъестественного? Вздор все это, какой-то бред… С другой стороны, если рассуждать логично, потусторонний мир, несомненно, существует: ведь есть же бог, и ангелы, и сатана — церковь этого не отрицает, напротив… Так почему не могут существовать и духи?

Мысли обгоняли одна другую, метались в судорожных корчах над краем бездны. Пугающей бездны, где разум бессилен, где обрываются все пути человечества. К чему тогда химия, физика, математика, тысячелетия изучения точных и проверенных законов природы, если в какой-то «астральной оболочке» можно в один миг…

Что-то мелькнуло впереди. Виктор схватился за свою двустволку. Захлопали крылья на другом краю полянки, которой они шли. Несколько фазанов вдруг ярким букетом расцвели в воздухе. Он выстрелил в одного — не очень удачно, так как фазан нырнул в заросли. Пустил Ягу на поиски. Она пошла лениво, все еще как сонная. Поковырялась в крапиве, потом в кустах орешника — и в конце концов Виктор сам отыскал подстреленную птицу.

— Ну и откормился он на муравьиных яйцах! — сказал Алсуфьев, щупая жирную добычу. — А ты чего хмуришься, Витя?

— Да вот не понимаю, что с Ягой. Прошла около птицы и не почуяла ее. Такая опытная собака! Просто не верится. Нюх у нее пропал, что ли?

Вопрос этот, оброненный в задумчивости, опять напомнил о загадке минувшей ночи, о которой Алсуфьев боялся говорить. И он торопливо ответил:

— Знаешь, с собаками это бывает. Не огорчайся, пройдет. Сбей-ка лучше еще одного фазанчика этому под пару!

Фазаны, на которых он указал, попросту сами напрашивались на выстрел. Спугнутые минуту назад, глупые птицы снова расселись на деревьях неподалеку.

Виктор краем леса подобрался к ним и неожиданно вышел из-за гребня горы. Стайка взлетела, но один остался на земле.

Виктор выпотрошил фазана, потом, вырвав из его крыла маховое перо, связал им обеих птиц, продев его через клювы, и повесил свою добычу на плечо. Перья фазанов отливали металлическим блеском, темной зеленью, пурпуром и бронзой.

Виктор нес теперь груз в три килограмма, груз был ощутимым, возвращал к действительности. Ночной кошмар, правда, не выходил у него из памяти, но уже меньше угнетал теперь, после стрельбы. Потрошить убитую дичь нужно внимательно, чтобы не повредить ее желчный пузырь. И незаметно приходишь в нормальное состояние.

Теперь он мог рассуждать трезво, обдумать все спокойнее. И уже без всякого страха увидел, что от правого рукава реки действительно идет тропка наверх — точь-в-точь так, как сказал толстый лама.

— Павел Львович, а вы в это верите?

— Не спрашивай, Витя, не спрашивай. Об этом не говорят.

— Но о сокровищах-то можно? Вы верите, что они существуют?

— Да, ведь я в то время был при Бароне, на моих глазах прошла вся экспедиция. А когда красные нас разбили, мы шли степями до Хайлара по следам харацинов. И тот самый эскадрон, который их истребил, позднее взял нас в плен. Его эскадрон.