Игорь Абрамов-Неверли - Лесное море

Он усмехнулся и, почувствовав, что кожа на лице как-то странно немеет, смахнул со щеки осеннюю паутину. Паутина эта в тайге висит повсюду, она такая плотная, что ее можно брать в руки, переносить с куста на куст — она не порвется.

Паутина опутала Виктору всю голову, он чувствовал себя как в коконе. Наконец смахнул ее, но неприятное ощущение не проходило. Тогда он, присев на берегу Упрямицы, ополоснул лицо. Рядом Яга жадно лакала воду. Вдруг сквозь ее шумное чавканье и бульканье воды на камнях до Виктора донесся издали слабый, как дуновение, голос лесного зверя.

Он прислушался. Теперь уже не оставалось сомнений: за речкой кричал олень. Странно, что так поздно. Но и так бывает.

Он схватил свой вабик и откликнулся — пожалуй, слишком торопливо, и звук получился низкий. Но олень не испугался — напротив, ответил таким же густым басом. Должно быть, мощный самец!

Прыгая по камням, Виктор перебрался через речку, на том берегу вырезал себе палку и двинулся на голос оленя. Тот, видно, шел навстречу, его зов звучал все ближе.

Так, перекликаясь, человек и олень приближались друг к другу. Виктор стал постукивать палкой по сучьям, подражая стуку рогов идущего по лесу оленя. Но вдруг олень затих.

Виктор подудел раз, другой — никакого отклика. Он пошел дальше в ту же сторону и протяжно затрубил в дудку. Но олень молчал.

Нужно было остановиться, подождать: может быть, зверь совсем близко. Одно неосторожное движение — и не видать ему оленя, как своих ушей, не будет и халата для Люй Циня!..

Виктор ждал долго, неподвижный, как ствол дерева. Наконец там, где за лесом уже светлело небо, послышался топот. Можно было подумать, что своим вабиком Виктор приманил не одного, а двух оленей, что они сейчас сошлись там, на поляне, и готовятся к схватке.

Виктор снял ружье с плеча, скользнул под высокую лиственницу. Где-то за деревьями, должно быть, дрались олени, ему уже чудился их топот, треск сцепившихся рогов.

Но вместо этого он услышал сперва голос Люй Циня, затем — рычание тигра.

Берегом Упрямицы к фанзе Люй Циня шли Третий Ю и его жена.

Они разговаривали вполголоса, как полагается говорить в тайге.

— Четыре оленя? А ты почем знаешь, что он убил четырех?

— Видела, как он переправлял их в лодке в Ханьшоу. Два раза по два оленя.

— Це-це-це! Везет же человеку! — Ю даже причмокнул от удивления. — Молодчина он! Правда, Ашихэ?

— Да, он очень смелый, — подтвердила Ашихэ.

В штанах с кожаными наколенниками, какие носят в тайге, и с винтовкой за плечом, она казалась еще меньше и была похожа скорее на мальчика, чем на девушку. Она шла за безоружным Ю, и можно было подумать, что это внучек провожает старого деда с длинной косой. Старый Ю занимался, собственно, не охотой, а ловлей зверья при помощи капканов, сетей, самопалов, ловушек и, как звероловы прошлого века, ходил по тайге только с ножом и собакой.

— Охотились бы мы по-моему, с помощью засеки и капкана, так и нам досталась бы парочка оленей. А с этим твоим карабином…

— Но они могли бы наткнуться на твою засеку и тогда сразу догадались бы… Ведь этим способом только ты один охотишься теперь.

— А чего от них прятаться? Ведь мы идем к ним.

— Сегодня — да. Но они не должны знать, что мы здесь уже несколько дней. И что это я подбросила книжки.

— Кому подбросила? Этому молодцу Вэй-ту?

— Нет, Закопанному.

— Зачем?

— Не знаю. Так нужно.

Ю остановился — он время от времени делал это для того, чтобы лучше вслушаться и осмотреться по сторонам. На этот раз, однако, он вслушивался в голоса, спорившие в нем самом, видел только себя, старика Ю, и молоденькую Ашихэ — странную чету среди лесного моря.

— Вот ты сказала: «Не знаю. Так нужно». Я не раз слышу от тебя такие слова, Ашихэ, и ни о чем не спрашиваю. Я помню тебя маленькой девочкой, слабенькой, как косулька в пору сяомань… Я ведь был у вас в тот самый день, когда этот сорочий сын, Го, отнял у вас поле за долги и тебя увёл за три даня проса…

— Я не была слабенькой, Ю. Я вернулась, хотя Го продал меня в город.

— Знаю, знаю, ты была здоровая девочка и умом не обижена. Ну, и на свое счастье встретила Ин, ту, что жила с поляком. Я слышал, что ты даже училась, чтобы потом учить других, но настали плохие времена… Я тебя как-то раз встретил с людьми Среброголового… И вот ты пришла в мою фанзу: «Ю, я буду твоей женой». — «Ашихэ, я прожил без жены шестьдесят лет и не знаю женщин, не знаю, как нужно обходиться с ними». Сказал я так или не сказал?

— Да, Ю, ты не соглашался взять меня в жены. Это верно.

— И ни за что бы не согласился. Но ты объяснила, что должна следить за перевалом, и показала мне… — Тут Ю раздвинул большой и указательный пальцы так, что они образовали римскую цифру V. — И я понял. Я не учился в городе, как ты, и по старому обычаю ношу косу, но я тебя понял… Ведь это понять просто, это наши китайские дела. Ну, хорошо, будем мужем и женой, если так нужно. Кто здесь, в глуши, станет смеяться над старым Ю? Соседей у меня нет. А брат? Что ж, когда узнает, пусть думает: «Бедный Ю! Видно, летяга пробежала ночью по его голове, вот он и женился, когда ему умирать пора. Да еще на Ашихэ, которая не чтит старых обычаев, волосы остригла, и всего-то ей девятнадцатый год пошел».

— Почему ты говоришь это с такой горечью? Разве я не стряпаю, не стираю, не забочусь о тебе, как настоящая жена?

— Да, да, и стряпаешь, и стираешь, и бережешь меня, как настоящая жена.

— Ну разве тебе со мной не лучше, чем одному?

— Лучше.

— Так в чем же дело? Скажи, почему ты грустный?

— Скажу. Вот, осталась ты у меня, а через два дня пришел этот… Закопанный. Я бы меньше удивился, увидев тигра у себя в доме. А ты ничуть не была удивлена — знала, видно, что придет! И сразу стала собираться в дорогу. Куда? «Не знаю, так нужно», — сказала ты. И пошла с ним в Шуаньбао, хотя там все было сожжено дотла. Не было тебя пять дней. Потом воротилась и как ни в чем не бывало принялась за прежнее: днем в фанзе, вечером бежишь на перевал…

— Но ты же знаешь зачем.

— Так я ничего и не говорю, Ашихэ. Привык я к тебе, мне даже хорошо с тобой. Но ты объявила, что надо идти к Люй Циню и что зайдем мы к нему как будто случайно, якобы по дороге с оленьего гона. Взяла ты с собой те книги, что принес тебе кто-то на перевале, тяжелую пачку, и несла ее сама всю дорогу. Как ирбис, кружила потом около их фанзы, чтобы забраться туда тайком и оставить подарок Закопанному. Теперь мы опять идем к нему.

— Ю, неужели ты подумал…

— Да. Ты молода, красива, а молодые всегда ищут любви. Может, это и хорошо — не знаю, не испытал… Я бы слова тебе не сказал, Ашихэ, если бы ты любила кого другого — например, Вэй-ту. Он еще щенок, а как отомстил за родителей! За его голову обещают тысячу долларов, но думаю он еще их так допечет, что они готовы будут дать десять тысяч — и все напрасно. Да, вот это мужчина! Но Закопанный?..