Игорь Абрамов-Неверли - Лесное море

— Охотник, придержите-ка свою собаку!

— А что вам нужно?

— Соболя у вас больно хороши. Можно поглядеть?

— Глядите, только они уже проданы.

Видя, что Виктор успокоил собаку, Коропка опять подошел — так же сзади — и стал перебирать шкурки, любовно поглаживая шелковистый серо-белый мех с черной полосой посредине.

— Ну как, нагляделись?

На это Коропка сказал по-польски, тихо и укоризненно:

— Как тебе не стыдно, Витек! Не доверяешь мне, твоему воспитателю, который учил тебя от первого класса до последнего!

— Пан учитель, это не от недоверия. Дело в том, что я — меченый. Вы слышали, что на меня свалилось?

— Знаю, знаю, голубчик мой. Мы все ужасно тебя жалели.

— Так сами понимаете, пан учитель, со мною лучше не встречаться. Я не хочу навлечь на вас беду. За такое знакомство вы можете здорово поплатиться.

— Ты меня, голубчик, не стращай — мы, здешние поляки, так уж закалены, что нас ничем не испугаешь. Скажи-ка лучше, не нуждаешься ли в чем? Может, я могу тебе как-нибудь помочь?

— Спасибо, пан учитель, большое спасибо. Живу я в тайге, а там человеку не много нужно… Сюда приехал, чтобы шкурки продать, и сразу же назад в тайгу.

— А у тебя действительно есть уже покупатель?

Виктор замялся.

— По правде говоря, нет.

— Ну вот видишь! Начнешь слоняться по городу, так тебя еще япошки заметят… Нет, брат, надо где-нибудь засесть, а с товаром пусть ходит по лавкам другой. Что у тебя — только соболя?

— Не только. Есть кое-что и получше: панты. Две пары. Самый дорогой сорт — те, о которых я говорил парикмахеру.

— Шутка сказать — целое богатство! Нет, Витек, я тебя одного не отпущу — еще надуют. Надо найти честного покупщика. Постой-ка! Есть такой! Ты же знаешь доктора Ценгло?

— Думаете, он возьмет?

— Возьмет, да еще с благодарностью. У него при лечебнице есть и аптека. Притом он интересуется тибетской медициной. Я хорошо знаю, что он покупает панты. С ним можно будет сразу дело уладить. Думаю, ты в этом не сомневаешься?

Нет, Виктор ничуть не сомневался, зная характер Ценгло. Пьяница, бабник, первый безбожник в приходе — и в то же время гордость всей польской колонии, так как в Маньчжурии нет равного ему хирурга. Правда, и другого такого насмешника не встретишь. Но никто не слышал, чтобы хоть один грош из всего его большого капитала (а денег у него куры не клюют) был нажит неправедно или чтобы доктор когда-нибудь поступил с человеком нечестно. Виктор не мог не признать, что Коропке пришла удачная мысль: можно будет без всяких хлопот продать панты доктору, а из его дома сразу позвонить по телефону Петру Фомичу!

Он еще не успел сказать Коропке, что согласен, а тот уже соображал вслух:

— Но где же этот гуляка сейчас обретается? Какая из одалисок его ублажает?

Вопрос был чисто риторический, ибо Коропка сам тут же дал на него ответ:

— Он наверняка у Муси.

— Так это его одалиска?

— Extra culpam, понимаешь?

— Не очень. У меня вся латынь испарилась из головы. Впрочем, culpa значит «вина». Это я еще помню.

— А extra culpam значит «без вины». Мусю нужда заставила сойтись с доктором. Отец ее умер, профессии у нее никакой, а наш Дионис, увы, стареет и, чтобы разогревать сердце, ему уже молоденькие требуются. Муся эта — девушка интеллигентная, дочь инженера Ковалева. Может, знаешь ее?

— Нет, не припоминаю. Русская?

— Да. Это хорошо, что вы незнакомы. Ей ты будешь представлен как… Извини, забыл, какая у тебя теперь фамилия?

Виктор сказал. Коропка потер руки.

— Отлично. Значит, я приведу к ним Ваню Потапова… Ну как, охотник, по рукам?

Перед памятником остановились двое прохожих. Виктор оглянулся на них и протянул руку Коропке:

— Согласен.

Они разыграли для виду обычную на улицах Харбина сцену торга между охотником и покупателем и пошли дальше.

— Ну и молодец! — удивлялся дорогой Коропка. — Целая дюжина соболей и две пары пантов, ого! Кто бы мог подумать!

— Да я же стал охотником в тайге. Так что пришлось научиться.

— Да, да, здорово ты переменился! — твердил Коропка, поглядывая сбоку на Виктора. — Ростом в отца, но Адам — то ли от природы, то ли от возраста — был грузноват, а ты вот какой поджарый.

— А все-таки вы меня узнали.

— Только по этому браслету с часами. Я ведь сам его выбирал. Адам ни за что не соглашался: «Мальчишке такие часы не подходят». А я ему: «Да это же сталь, пойми ты, сталь, символ стойкости. Чего еще лучше для хлопца?» Чуть мы тогда не поссорились. И как увидел я сегодня у тебя на руке этот браслет, то первым делом обратил внимание на твои глаза. Глаза у тебя особенные. Да и вообще человеку труднее всего изменить глаза. А если бы не глаза и часы — никогда бы я тебя не узнал. Тем более, что актер ты, оказывается, первоклассный! Роль сыграл так, что сам Рапацкий тебе в подметки не годится!

— А вот вы ничуть не переменились. Такой же бодрый, подвижной, и даже шуба та же. Одно только для меня новость — этот значок на ней или орден…

— Орден божественной Ниппон. Перенумеровали нас всех, как видишь.

Виктор присмотрелся внимательнее: металлический желтый значок с номером 243.

— И все обязаны носить эти номера.

— Все. На дверях каждой квартиры прибита бляха с тем самым номером, что на значке. Перетаврили всех, как лошадей или быков… Вообще с тех пор, как японцы начали войну, все иностранцы, а в особенности мы, поляки, для них попросту навоз, с нами можно вести себя tamquam re bene gesta [13]. Некоторое уважение оказывают еще только советским гражданам. Они неприкосновенны.

— Любопытно! С чего бы такая дружба?

— Не дружба, а тактика. Японцы воюют сейчас со всем миром — значит, им надо обеспечить себе безопасность в тылу. Вот разделаются с Америкой и Англией, тогда и за Советы примутся, а пока уступчивы, осторожны, обходятся бережно, как с яйцом. Ситуация тебе ясна?

— Не совсем. Я только сейчас узнал, что третий год идет война, что Польша уже не существует! А подробностей не знаю.

— Человече, да где же ты был?

— В тайге.

— Ах, верно, верно. Ну, тогда слушай. Первого сентября тридцать девятого года рано утром, в пять сорок пять, Адольф Шикльгрубер, известный под кличкой Гитлер, без объявления войны двинул свои войска на Польшу. С трех сторон — из Восточной Пруссии, из Словакии и…

Виктор слушал. Блицкриг. Да, очень легко осуществить блицкриг, когда перед тобой недостаточно вооруженная армия, бездарные генералы, глупое правительство и умные предатели… Танки врываются в Быдгощь, Кутно, Варшаву — блиц, блиц!..

— И через месяц с Польшей было покончено.

— А вы когда-то на уроках говорили о ней как о могучей державе!

— Все мы так думали.

— Говорили, что польская армия по своей численности и боеспособности четвертая в мире! И вот вам — через месяц капитулировали, как жалкие трусы! Это позор, такого позора еще не бывало на свете!