Игорь Абрамов-Неверли - Лесное море

— У Халхин-Гола?

— Да. Мы именно в том месте собирались перейти; границу — немного южнее Халхин-Гола. И вдруг — там фронт! Мы остановились в Солуне, у брата моего товарища, железнодорожника. И здесь я в первый раз услышал о крысах…

Виктор жадно слушал. Ведь его мать, умирая, говорила в бреду о крысах, твердила, что видит их множество, тринадцать тысяч…

— Мы решили, если нельзя через Монголию, переберемся через границу с противоположной стороны, у Владивостока, там было тише. Раздобыли адрес одного товарища, он работал на станции Хаилун. Но в Хаилуне, ожидая проводника, мы случайно узнали, что японцы время от времени наезжают сюда за крысами. Из Пинфана тоже. А железнодорожники, знаете ли народ сплоченный, повсюду ездят, многое видят. Среди них пошли слухи об этих «санитарных бригадах», которые перевозят крыс в воинских эшелонах. Вокруг таинственного лагеря ширилась молва о чумной заразе.

— И вы подумали, что…

— Да. Я помню Лазо.

— Кто это — Лазо?

— Мой товарищ и первый командир. Сергея Лазо японцы сожгли живьем в паровозной топке. В двадцатом году. А с тех пор техника уничтожения шагнула далеко вперед. Все возможно. Слухи эти мы решили проверить. Выяснить правду во что бы то ни стало, хотя бы своими силами. А подвернулся нам как раз младший ассистент из Пинфана, Итами. Он изучал мозаику. Целыми днями сидел на грядах в садах железнодорожников.

— Простите, Александр Саввич, я ничего не понимаю…

— Мозаика — это такая болезнь растений. Возбудитель ее — вирусы, а разносят насекомые, главным образом цикады. В Хаилуне мозаикой болел табак на участках железнодорожников. А болезнь проявлялась как-то по-новому, пятна на листьях были не такие, как обычно при мозаике. И вот Итами, который до того вывозил крыс, остался в Хайлуне. Каждый день приходил с микроскопом на участки, изучал больной табак, ловил и рассматривал насекомых. Оттуда мы его и увели в лес — я, товарищ Фу Цай и железнодорожник Сун. В лесу я пригрозил Итами, что застрелю его, если он сейчас же не откроет нам всю правду. Он потребовал «гарантий». Но какая тут могла быть гарантия? «Вы сейчас станете трупом, или мы оставим вас в живых, как важного свидетеля. Тогда вашу жизнь будем оберегать больше, чем собственную». Он поверил и рассказал, что происходит в Пинфане.

— Что же там?..

— Фабрика бактериологического оружия, главным образом — фабрика чумы.

— Но как это возможно «фабриковать» чуму?

— Для этого существует наука, Виктор Адамович. Ученые, их таланты и разум.

— Вы шутите?

— Ничуть. Поймите, знание само по себе не есть свет, сверхчеловеческая сила, которая всегда служит прогрессу. Эти иллюзии рассеялись, ушли вместе с девятнадцатым веком. Знание может быть светом, а может быть и тьмой, благодеянием или бичом. Все зависит от того, кто этим знанием обладает и какие он ставит себе цели. Пастер, Кох, Мечников, Китадзато брали от биологии элементы жизни. А генерал Ишии, биолог Квантунской армии, из той самой науки добывает смерть. Он создал Пинфан и «оружие Танака», о котором я вам сейчас расскажу…

— Сначала давайте поменяемся местами, — сказал Виктор. — Вы садитесь, а я буду толкать. Сейчас это можно, никто не увидит.

Они находились за Рыбачьим островом. Там и сям на широкой ледяной дороге по Сунгари мелькали неясные силуэты катающихся. Но так далеко, как Виктор и Багорный, не заезжал никто потому что здесь можно было наткнуться на хунхузов. Случалось также, что в таком пустынном месте «толкай» ударом сзади оглушал пассажира и забирал у него все ценное.

Багорный сел в сани, а Виктор принялся орудовать бамбуковой палкой.

— Так вы говорите — оружие Танака?

— Да. Это оружие бактериологическое. Занимается им воинская часть номер семьсот тридцать один. Ей дано задание «освоить» холеру, тиф, сибирскую язву, а главное — чуму. Чума в инкубаторах и культиваторах Пинфана требует огромного количества грызунов. И объектов для опытов в клинике Пинфана.

Объектами служат арестованные, которых доставляет жандармерия из разных мест, а перевозят их строго секретным «особым транспортом» — «Токуну унсо». Жертвы эти, на которых проделывают эксперименты по прививке заразных болезней и отмораживанию…

— Отмораживанию?

— Ну да. Они намерены воевать с нами в Сибири — значит, им и в отмораживании нужен опыт… Так вот, эти жертвы имеют условное название «бревна»… Что вы сказали? Громче, не слышно из-за ветра!

— Нет, ничего. Просто я не выдержал и… Не укладывается все это в голове.

— Понятно. Я тоже тогда в ужас пришел, хотя многое пережил на своем веку. А к тому же еще Итами сказал, что бактериологическое оружие будет испробовано на Халхин-Голе. По его словам, экспедиция должна была выехать из Хайлара. Мы решили ее опередить. Ближе всего был Среброголовый. Я его знал по Яньаню. Сун проводил нас до лесной концессии Ковальского, к лесорубу из бригады Домни…

— А вы знали, что так китайцы называют моего отца?

— Знал. Но я тогда шел не к вам. Некогда было друзей навещать, не до того мне было. Мы шли к тому лесорубу, который держал связь со Среброголовым. И только когда японцы нас настигли и все товарищи были убиты, а мне удалось впотьмах бежать, я вспомнил про твоего отца. Я блуждал по лесам концессии раненый — у меня была прострелена рука и задеты ребра, — и меня тогда поддерживала мысль, что где-то тут недалеко живет Адам… Он тебе когда нибудь рассказывал про меня? Про то, как мы жили в ссылке?

— Да. Отец хорошо о вас отзывался.

— А между тем мы с ним частенько грызлись: и взгляды и темпераменты у нас разные… Но он был настоящий товарищ. Ну, вот, кажется, и всё. А что было дальше, тебе сообщил лама под мою диктовку. Ты удовлетворен?

— Не совсем, Александр Саввич. Я никак не могу понять, для чего было вам дурачить Алсуфьева. Ведь не в шутку же вы велели ему похоронить ваше тело у Шуаньбао?

— Конечно, нет. Это была бы шутка во вкусе доктора Ценгло. Мне тогда нужно было решить два вопроса. Во-первых — как уведомить русских насчет оружия Танака. Во-вторых — как немедленно, раньше чем это сообщение дойдет до штаба фронта, уверить японцев, что их противнику на Халхин-Голе все известно, что они уже приготовились перехватить экспедицию из Хайлара. Поверив этому, японцы раздумают пускать сейчас в ход бактериологическое оружие. Вот для этого-то мне и потребовалась выдумка о моей смерти и захоронении моего трупа.

— С крестом на могиле!

— Так ведь православный крест на свежей могиле среди китайского поля не мог не быть замечен! Я и рассудил, что весть о нем сразу разнесется, дойдет до японцев. А когда они прочитают на кресте, что под ним лежит человек, которого они преследовали, который знал их тайну, они захотят в этом убедиться. Разроют могилу, найдут в ней мешок, а в мешке блокнот и черновик донесения, в конце которого я позволил себе прибавить, что сын Доманевского, Виктор, пытался отомстить мне за смерть родителей и застрелен по моему приказу. Так что можешь теперь быть спокоен. Точка.