Елена Прудникова - Секта. Свидетели убийства гражданина Романова

О. Георгия ни в каком бреду нельзя назвать сторонником большевистской власти. Но человеком он был умным и справедливым, и тем ценнее его свидетельства, в которых можно легко углядеть подлинную причину конфликта Церкви с большевистской властью. Никаких неожиданностей: сперва лишение государственной поддержки, потом лишение имущества (время от времени этим баловались и цари — но то когда было!). Стоит ли удивляться, что большинство священников, а за ними и паства, были настроены контрреволюционно.

Многие — но не все. Первыми сориентировались «обновленцы» — церковные модернисты. Естественно, власть их поддержала: во-первых, свой брат революционер, хоть и церковный, во-вторых, обновленцы обещали полную лояльность. Как раз в то время наступил пик конфликта с РПЦ, был взят под стражу патриарх Тихон. Обновленцы, решив, что момент настал удобный, создали так называемое Высшее церковное управление и объявили себя церковной властью, вообще упразднив патриаршество и постановив закрыть монастыри. Они обещали широкую программу церковных реформ, но реализовали только второбрачие для священников и право вступать в брак для епископов — надо полагать, это и было самым важным в реформе. Ну, еще вроде бы престолы посреди храмов ставили, удивляя прихожан: к чему спиной поворачиваться, к престолу или к алтарю?

К концу 1922 года обновленческими стали две трети из 30 тысяч российских храмов. Однако ненадолго. Во-первых, церковному народу не понравились новомодные фокусы, и он активно «голосовал ногами», попросту не посещая обновленческие храмы. Во-вторых, едва получив церковную власть, обновленцы тут же начали раскалываться и дробиться на совсем уже мелкие секточки. Столь экзотический союзник быстро утомил правительство, которое совершенно не горело желанием заниматься еще и церковной революцией — ему вполне хватало страны и Коминтерна. Да тут еще и Ленин отошел от управления государством. Троцкий в порядке борьбы за власть работу саботировал, а Сталин в принципе предпочитал договариваться, если был какой-то шанс избежать открытого столкновения, а не идти на конфликт. Едва в 1923 году представился случай договориться с патриархом Тихоном, государство поддержку обновленцев свернуло, и их движение быстро сошло на нет, выродившись в несколько мелких сект.

Патриарху Тихону не за что было любить советскую власть — он и не любил. 13 (26) октября 1918 года он направил Совнаркому послание, в котором обвинил большевиков во всем, происходящем в стране: в «небывалом по жестокости братоубийстве», в развязывании гражданской войны, в убийствах и грабежах, кажется, и в самой русской смуте. Это было нечестно и несправедливо: гражданскую войну развязали уж всяко не большевики, как и смута началась до них. В убийствах и грабежах были большей частью повинны расплодившиеся уголовники (которых большевики бестрепетно ставили к стенке). Ну, а за жестокость братоубийственной бойни несут свою долю ответственности все стороны, да и сама Церковь, воспитавшая своих чад так, что те превращались в зверей с легкостью необыкновенной.

В перечисленных бедах: «Не буду говорить о распаде некогда великой и могучей России, о полном расстройстве путей сообщения, о небывалой продовольственной разрухе, о голоде и холоде, которые грозят смертью в городах, об отсутствии нужного для хозяйства в деревнях» тоже нельзя винить одних большевиков. Распалась Россия еще при Временном правительстве, а прочие беды тоже начались не с октября семнадцатого — некоторые с 1914-го, а некоторые и с 1861 года.

Да и конец послания… «Ныне же к вам, употребляющим власть на преследование ближних и истребление невинных, простираем Мы Наше слово увещания: отпразднуйте годовщину своего пребывания у власти освобождением заключенных, прекращением кровопролития, насилия, разорения, стеснения веры, обратитесь не к разрушению, а к устроению порядка и законности, дайте народу желанный и заслуженный им отдых от междоусобной брани. А иначе „взыщется от вас всякая кровь праведная, вами проливаемая“ (Лк.: 11, 51) и „от меча погибнете сами вы, взявшие меч“ (Матф.: 25, 52)». Интересно, как именно можно было реализовать все эти пожелания во время войны? Сдаться белым, что ли? Такое «прекращение кровопролития» по количеству жертв станет похуже войны. Да и народ хотел не всякого «отдыха от междоусобной брани», а без помещиков, с землей, 8-часовым рабочим днем, без порки и вообще со всеобщим равенством, и на попытки устроить «отдых» со старыми порядками отвечал партизанской войной…

Смешно, но два пожелания большевики уже пытались исполнить сами от себя. Прекращение кровопролития под названием «Брестский мир» Церковь почему-то осудила. Что же касается тюрем — Совнарком действительно к 1 мая 1918 года провел амнистию политических заключенных (едва ли Патриарх имел в виду уголовников), да и до того многих выпускали под честное слово. Ну был такой радужный период советской власти! И что делали освобожденные? В полном соответствии с данным честным словом тут же принимались за старое. Например, составляли списки тех, кого следует уничтожить, когда придут белые…

Справедливо было бы адресовать послание всем «правительствам» российским — из тех, кто заливал кровью страну, большевики были далеко не самыми свирепыми. Но Патриарх обратился почему-то только к Совнаркому. Впрочем, время все расставило на свои места: и кровь взыскалась, и от меча пали взявшие меч — но удар пришелся не по красным, а по тем, кто на самом деле развязал Гражданскую войну.

Раз начавшись, конфликт власти и Церкви так и продолжался, усугубляясь эксцессами. То революционная братва расстреляет не понравившегося им священника, то какой-нибудь его собрат ввяжется в антибольшевистскую бучу и благословит расправу с пленными красноармейцами. Пика противостояние достигло в 1922 году, во время конфискации церковных ценностей, — большевики, как люди прагматичные, старались выбить из-под любого противника в первую очередь его финансовую основу.

Протопресвитер Шавельский пишет, что церковные ценности, накопленные за века, не поддавались учету. В качестве примера он приводит новгородский Юрьевский монастырь, где в помещении колокольни было свалено огромное количество драгоценных камней и иных ценностей, завещанных на вечной хранение графиней Орловой-Чесменской. Или другой дореволюционный случай: когда понадобилось финансово поддержать бедные сибирские епархии, решили взять полтора миллиона рублей из казны какого-либо московского монастыря, поместить под проценты и помогать сибирякам. Конечно, часть богатств вывезли за границу, часть потратили во время революции, но оставалось еще немало.