Елена Прудникова - Секта. Свидетели убийства гражданина Романова

Между 1918 годом и растревоженными вдруг «глубинами народной совести» прошел промежуток в 70 лет. В 1918-м никому бы и в голову не пришло объявлять святым последнего русского императора. В 1988-м его сияющий облик был спущен к нам в полностью готовом виде. Где, по каким идеологическим коридорам текла эта подземная река?

Вот этим-то мы и займемся.

Есть такая категория верующих, которые не допускают никаких недостатков у Церкви и всякое критическое отношение к церковной деятельности принимают за кощунство. Ни богословие, ни церковная история никогда не разделяли такого взгляда.

…Придя к власти, большевики сделали нечто совершено недопустимое: они демонстративно и цинично уравняли всех граждан новой России во всех правах, в том числе социальных и имущественных. Сейчас мы даже представить себе не можем, что это был за переворот: разом отменить все данное по старому праву рождения и по новому праву денег, вообще все, и сделать равными рожденного в особняке и в курной избе не только перед Богом, но и перед государством. Как привыкнуть к утрате всего, с чем вырос и жил? Это ведь неправильно — вот так взять все и разом отменить!

Одни представители прежней «элиты» смирились с потерей «упоительных вечеров» и стали служить новой власти (многие, кстати, с удовольствием — для тех, кто хочет работать, она предоставляла захватывающие дух возможности), другие оказались сперва у белых, потом в эмиграции. Помните мать главного героя из фильма «Государственная граница»? «Я со своего тротуара не сойду!» Сколько их было таких, выкинутых из прежней уютной жизни и люто ненавидящих уже не большевиков, а всего вылезшего из своих навозных щелей многомиллионного «хама»?

Соответственно, на две части разделилась и Церковь, как в России, так и за ее пределами. Причем большая часть священства находилась с большевистской властью в жестоких контрах. Отчасти от шока — слишком резкими и страшными были перемены, слишком велик соблазн, не разбираясь, обвинить во всех бедах пришедших к власти революционеров.

Были и другие причины, более приземленные. Церковь, как «департамент благочестия», экономически и политически опиралась на государство и его «элиту», то есть высшие классы и буржуазию. Последние большей частью оказались среди противников большевизма, да и сами священники — они ведь тоже не пролетарии, это далеко не низшее сословие Российской империи.

Вот самый простой пример. Священник в каком-нибудь селе от кого пожертвования получает и с кем чай пьет? До революции — с помещиком, после — с кулаком и лавочником. Грянула революция — упразднила помещика, пришла коллективизация — раскулачила кулака, кооперативная торговля «съела» лавочника. Что ж ему — этой власти здравицы распевать, когда земля из-под ног уходит?

С государством вышло еще хуже. После февральской революции появились надежды и чаяния — и были разбиты одним ударом советского молота. Церковь, как мы помним, приветствовала свержение монархии — и было за что! Однако и к свержению Временного правительства она тоже отнеслась совершенно равнодушно, и к нему были претензии: «чистка» Священного Синода, передача министерству просвещения церковно-приходских школ, попытка ограничить обязательное преподавание Закона Божьего детям, проведение старообрядческих съездов. Правительство явно видело новую Россию светским государством. А каким хотела видеть ее Церковь?

Об этом недвусмысленно говорится в «Определениях» Поместного Собора 1917–1918 гг. Православная Церковь должна занимать первенствующее положение среди прочих церквей. В своих внутренних делах она должна быть независимой от государства — там, где напрямую не нарушаются государственные законы. То есть если священник жену убьет — он все-таки пойдет на каторгу, а вот чему учить и как наставлять паству — не дело государства. Государственные законы, касающиеся Церкви, должны согласовываться с церковной властью, так что можно и внутренний суд для себя отстоять. Глава государства, министр исповеданий и министр народного просвещения должны быть православными: получается, священноначалие может легко и в одночасье сменить власть — достаточно предать главу государства анафеме. (Эта возможность, конечно, лежит в области теоретически-гипотетической, но… Совнарком был еще более теоретическим построением, а вот же он!) Еще полная воля в школах, воспитывать подрастающее поколение. Ну и, конечно, неприкосновенность церковного имущества.

Даже у бессильного Временного правительства, и то имелись серьезные возражения против такого государственного устройства. Причина чрезвычайно проста: берлога способна выдержать только одного медведя. Когда Церковь сильнее государства, следующим шагом становится теократия. Теократии никто в России не хотел.

И уж точно эти требования бессмысленно было предъявлять Совнаркому, который отделение Церкви от государства воспринимал буквально, а конфликты решал силой. А значит, что? Значит, надо сменить его на правительство, с которым можно договориться, — если не обо всех преференциях, то хотя бы о части их. В ходе Гражданской войны сменить не удалось, и результатом стала обида на победителя, тем более острая, что положение Церкви изменилось очень сильно. Протопресвитер Георгий Шавельский в немногих словах обрисовал суть этого конфликта.

«Дореволюционная история Русской Церкви — это история величественных храмов и обителей, сиявших золотом и драгоценными камнями иконостасов, беспримерных по своей пышности и величественности богослужений, богатейших монастырей и архиерейских кафедр, безмятежного и мирного жития их обитателей под постоянной защитой и неизменным покровительством государственной власти, пользовавшихся изобилием земных благ. С конца 1917 года Русская Церковь не только лишилась всякой защиты и покровительства со стороны государственной власти, но и подверглась разнообразным притеснениям. Все духовенство было лишено сначала казенного содержания, а потом и многих гражданских прав; имущества церковные и монастырские были реквизированы; монастыри были закрыты; множество церквей и соборов было разрушено, оставшиеся церкви и их служители были обложены огромными, иногда непосильными налогами. Власть явно преследовала Церковь, смотря на нее как на враждебную и для государства вредную организацию. Надо признать, что сама Церковь в значительной степени способствовала закреплению такого убийственного для нее взгляда: до революции она была усердной союзницей прежнего государственного строя, в известной степени ответственной за многие его грехи; в пору революции она явно примкнула к контрреволюционному лагерю…» [82] Шавельский Г. Русская Церковь пред революцией. М., 2005. С. 12.