Сергей Брилёв - Разведка. «Иван» наоборот: взаимодействие спецслужб Москвы и Лондона в 1942—1944 гг.

Впрочем, скоро Крамер понадобился вновь: 28 января 1940 г. он выписывается из дома ИНОРС в Челябинске и, согласно домовой книге, зачем-то едет в Москву [810]. Была ли эта поездка на Лубянку – к новому начальнику советской политической разведки Фитину, при котором разведуправление НКВД вновь «задышало»? Тогда в него стали возвращать иных «провинившихся», которых ещё не успели расстрелять в ходе репрессий. Или Крамер направлялся в Коминтерн? Как бы то ни было, никаких дополнительных документальных свидетельств об этом нет – за исключением факта временной выписки из квартиры в Челябинске из-за отправления в столицу…

Утверждать можно лишь одно: в преддверии грядущей войны «примитивный» Крамер ещё как понадобился [811].

Важная бумага:

«Секретарю Челябинского горкома ВКП /б/

Отдел кадров ИККИ просит направить в наше распоряжение КРАМЕРА.

Просьба сохранить за ним рабочее место до окончательного решения о его использовании по нашей линии.

Перед отправкой в Москву просьба вызвать его и выяснить состояние его здоровья. В случае если он недостаточно физически вынослив, просьба воздержаться временно от отправки и сообщить об этом нам.

Дата на приведённом выше документе не проставлена. Но временной отрезок, в который возникло это письмо, вполне можно высчитать.

На машинописной справке Исполкома Коминтерна в отношении судьбы Крамера обнаруживаем приписку от руки, явно сделанную человеком, которому было поручено разобраться, и быстренько:

«15 октября 1941 г. находится в нашем распоряжении (зачеркнуто) учится в партшколе ИККИ и в начале 1942 г. был передан в распоряжение советских организаций» [813]. При этом «начало 1942 г.» – это до 15 марта, которым датирована справка. По данным СВР, ещё только через год с лишним, « в мае 1943 г. (курсив наш. – Авт .) Крамер был вызван в Москву в распоряжение 1 управления НКГБ (разведка) с целью подготовки его для нелегальной работы в Германии» [814]. К этому теперь можно добавить и то, что, судя по домовой книге дома ИНОРС, 21 мая 1943 г. Крамер заехал в Челябинск [815], чтобы проститься с семьёй. Но где же он был в период с марта 1942 г. по май 1943 г.? Ответ на этот вопрос содержится в документе, посвящённом жене Крамера Гертруде:

«Председателю Баш. обкома МОПР.

Просим выдать единовременное пособие:

[…] КРАМЕР Гертруде, жене Германа в 150 р.

[Мужья] находятся в нашем распоряжении.

Жены не получили пособие из-за эвакуации из Москвы. […] Крамер – Челябинск […]

Адресатом письма чётко значится Башкирское отделение МОПР. А значит, там, в Башкирии, в это время и находился Герман Крамер!

Заглянем снова в Уфу, теперь середины XX столетия. До сих пор мы не сказали, что в 1941 г. спецшколы в Башкирии работали не только в Кушнаренкове. В столице тоже разместились несколько подразделений РУ РККА и Школа особого назначения НКВД [817]. И, конечно, именно в Уфу эвакуировали штаб-квартиры Коминтерна и его «дочерних» организаций вроде МОПРа. Характерно, что именно через башкирский МОПР в Уфе начинал свой путь в Кушнаренково будущий диссидент В. Леонгард. Вот что он писал:

«К внутреннему карману моего пиджака была приколота английской булавкой, чтобы не потерять, маленькая бумажка, от которой теперь все зависело. На этом клочке бумаги стоял адрес Центрального комитета МОПР – инстанции, в которую я должен был обратиться.

Приблизительно через полчаса я нашел здание с вывеской: “Центральный комитет МОПР”.

Секретарша смерила меня недоверчивым взглядом […].

– Пожалуйста, немножко подождите, товарищ.

Через полчаса я был принят председателем Центрального комитета МОПР.

– […] Вы были вызваны сюда Коминтерном. Здесь лишь бюро пропусков» [818]. Всё сходится. Крамер – ещё один «ледоруб», мобилизованный Коминтерном и переданный разведке.

…1 октября 1943 г. сотрудник миссии связи советской разведки в Лондоне полковник Граур сообщил коллегам в SOE, что в ближайшее время в Британию прибудет новая группа «ледорубов» – «35-летний Иван Йоханн Герберт» (36-летний Крамер) и «42-летний Георг Шмидт» (к истинной личности которого мы вернёмся чуть позже).

11 ноября 1943 г. они ступили на британскую землю в порту Скапа-Флоу на Оркнейских островах [819]. Правда, когда через два дня они прибыли из Шотландии на лондонский вокзал Юстон, случился казус.

…Локомотив пыхнул, ещё раз пыхнул, и, наконец, состав остановился. Из вагонов стали резво выскакивать молодые и степенно высаживаться люди посолиднее.

Многие встречавшие держали в руках телеграммы и, сверяясь с ними, отсчитывали вагоны от локомотива: из первого, четвертого, седьмого вагонов (или что там ещё указано в телеграммах?) должны были появиться друзья, знакомые, родственники. Раздались радостные приветствия, состоялись первые деловые рукопожатия и бесшумные прихватывания друг друга за локти, робко обозначились тогда ещё весьма стеснительные прилюдные поцелуи.

В толпе встречающих были и те, кто старался раствориться в массе шинелей, погон и фуражек. Спроси у стоявших рядом с ними: что это за люди? Ответят: какие-то военные.

Однако даже не слыша, о чём они переговаривались, можно было отметить: некоторые из них при этом не шевелили верхней губой. В Британии такую артикуляцию прививали (и прививают) в хороших школах, где ставят привилегированный акцент-«пароль». И, наоборот: в других членах этой группы даже немой мог бы распознать не просто иностранцев, а тех, что при произнесении звуков напрягают не губы и не мышцы щёк, а связки. В Европе это – верный признак тех, для кого родным является какой-нибудь славянский язык. Не потому ли славяне смеются, пожалуй, громче англичан, а улыбаются больше глазами. Не потому ли у славянских женщин высокие скулы, но всё равно обворожительные пухлые щёки?

Впрочем, тогда на вокзале Юстон в той группе, среди ожидающих поезда из Шотландии, были лишь мужчины. Жёнам в те времена полагалось вышивать, готовить, взращивать потомство, а из более или менее содержательного – собирать посылки от Красного Креста. Мужчинам же…

На лицах встречающих англичан появились те самые улыбки, неподвластные славянам. Среди прибывших они увидели тех, кого ждали.

– Мистер Герберт! Мистер Шмидт! – не столько ринулись, сколько наклонились они к вновь прибывшим, показавшимся им искомыми.

Те лишь приподняли шляпы. Правда, как-то нелепо, явно для себя непривычно.

– Мистер Герберт, мистер Шмидт, добро пожаловать в Лондон. О, мы не ожидали, что у вас будет такой багаж, – заметил английский офицер, взглянувший на холщовые мешки, горловины которых были почему-то скреплены печатями.