Никита Тихомиров - Хождение в Похъёлу

Пойкко хмуро кивнул.

— Даже не предупредили, — с обидой в голосе продолжал Итки, носком пэйги пытаясь дотянуться до не к месту оказавшейся на тропе ловушки. — Хотя бы накормили перед тем, как сюда тащить.

— А разве охотник знает, что ждёт его наперёд? Разве скажет зверь, когда нападёт?

Итки поднял удивлённый взор на своего друга, который смотрел куда-то сквозь ельник. Нога Итки замерла, так и не достав до ловушки.

— Очень скоро мы станем настоящими охотниками. Голод и неожиданности — всего лишь порог, через который надлежит переступить.

Не глядя на товарища, Пойкко повернулся и зашагал к хижине.

На закате в Дом Молодых пришли мужчины Сууто. Возглавлял их Тыйхи. Теперь они уже не были разряжены и вооружены, как утром. Зайдя в хижину, они окриками и подзатыльниками подняли юношей на ноги и велели им раздеваться. Не понимая, что происходит, мальчишки стали скидывать с себя одежду. Тыйхи прохаживался между ними и подбирал безрукавки, набедренники и штаны и кидал это всё к выходу, где один из Сууто запихивал одежду в плетёный из волокон крапивы мешок. Пойкко пытался перехватить взгляд горбуна, но Тыйхи старательно не замечал его, методично исполняя свои обязанности. Раздев немного напуганных происходящим ребят, Сууто, прихватив их одежду, ушли.

Когда на ещё не угасшем небосводе зажглась первая бледная звезда, им принесли воды. Четверо охотников опустили бурдюки с водой на площадку перед хижиной и, не сказав ни слова, удалились, растаяв в сумерках.

Много дней брёл он глухими звериными тропами сквозь нескончаемые леса и болота. И всё это время никак не мог свыкнуться с тем, что его окружало. Состояние постоянной тревоги, ожидание опасности, чувство полнейшего одиночества неотступно сопровождали его. Лес кишел разными существами — зверями и птицами, но не только. Всё вокруг шевелилось и вздыхало, скрипело и скреблось. Пространство между вершинами деревьев и мшистой землёй явно было заполнено невидимыми сущностями. Разве в таком месте хоть когда-нибудь можно чувствовать себя в безопасности?

Иногда он сворачивал вправо и пробивался к равнине, чтобы пусть ненадолго почувствовать свободу и простор привычного мира. Посидев на опушке некоторое время, вдыхая запахи расцветающей Таасан, всматриваясь в пестрящую двигающимися точками оленьих стад даль, он снова подымался, сознавая, что теряет время, и снова шёл к лесу.

Река становилась шире, раздвигая глинистые берега. Многочисленные потоки, большие и малые, вливались в неё с обеих сторон. Пересекавшие тропу ручейки Вёёниемин преодолевал в один прыжок, а вот небольшие, но глубокие речушки нередко становились серьёзным препятствием. Просто перепрыгнуть через поток было невозможно, и приходилось искать какую-нибудь переправу — нависавшее над водой бревно или густой черемошник, по гибким побегам которого он переползал на другую сторону. Иной раз приходилось сооружать переправу самому — подтаскивать посильные стволы и перекидывать их через мутную речушку.

По мере продвижения к северу, менялся и внешний вид леса. Всё меньше и меньше попадалось берёз, осин и сосен. Теперь его окружали почти исключительно темнохвойные ели, лишь едва тронутые светлой зелёной опушкой ивняка вдоль берега. Но зато куда больше появилось открытых полян.

Пожалуй, хуже всех превратностей пути, хуже всяческих страхов перед кишением невидимой жизни леса, была глубокая и сосущая тоска по людям. Она присутствовала везде и всегда, чем бы он ни был занят. Даже во сне он ощущал щемящую тяжесть одиночества. Пробуждаясь ото сна, где он только что находился в окружении близких родных людей, где был поглощён совместными с ними трудами, он с ещё большим отчаянием сознавал свою оторванность. И чем дальше уходил он от Вёёни, тем больше разрастался в нём страх потерять связь со своим родом навеки, затерявшись на неизмеримых пространствах поднебесного мира.

Однажды вечером Вёёниемин присмотрел место для ночлега и пошёл к реке по воду. Перевесившись через край берега, он попробовал дотянуться до воды, которая всё ещё не спадала, но расстояние оказалось слишком велико. Тогда он свесил ноги, уцепился за нависавшие корни и попробовал снова. Опять далеко! Поразмыслив, он упёрся одной ногой в откос, попинал его, чтобы заглубить лунку, и к удивлению обнаружил, что глина тверда как камень. Он недоумённо уставился под носок своего пэйги. Потрогал берег снова. Лёд! Земля была мёрзлой. Почему так глубоко? И почему сейчас, летом? Он оглядел берег в обоих направлениях: ледовая толща смёрзшегося грунта скользко поблёскивала в бликах отражённого от воды света.

Вернувшись на стоянку, он крепко задумался. Он уже несколько дней назад заметил, что лес начал как-то мельчать, деревья стали более низкими и кряжистыми. Чаще попадались большие проплешины торфяников и болот. Так может всему виной вот этот самый лёд, что морозит деревья снизу, из-под земли? Он даже припомнил, что видел такую же замороженную землю высоко в горах, в сердце Спинного хребта мира, у подножия ледников.

Ещё через несколько дней лес стал походить на отдельные островки, разреженные подступающей с востока равниной. Появились гряды окатанных валунов.

Наконец наступил день, когда он оставил душный полумрак елового леса за плечами и вышел к зелёной равнине. Последние одиночные деревья несмелой поступью ещё недолго тянулись вдоль несущих сор и муть полых вод реки, а дальше простирались покрытые свежей зеленью пологие увалы, местами пестрящие островками распустившихся цветов. В тот день он прошагал уже немало. Близился полдень. Редкие облака временами закрывали солнце, и тогда поприжатый жарой гнус вновь начинал вихриться перед глазами. Сойдя с тропы и продравшись сквозь траву и кустарник, охотник уселся на лысый поваленный ствол и утёр рукавом вспотевший лоб. Нужно было передохнуть и подумать. Пока тело его предавалось бездействию, а в голове роились мысли, глаза его пытливо ощупывали близкий горизонт. Поднимавшиеся от воды увалы упирались в высокое небо, мешая видеть вдаль. Что там за ними?

Ему надлежало решить, продолжать ли двигаться вдоль реки или оставить её и искать суури далее к востоку, где проходила их кочевая дорога. Решить, как лучше, он никак не мог: с одной стороны, близость реки внушала уверенность в завтрашнем дне, с другой — не приближала его к конечной цели путешествия. Он всё также далеко от суури, как прежде. А может, вовсе и нет. Они могут пастись прямо за ближайшим холмом. Да и вообще, когда кончится этот бесконечный путь? Когда он увидит суури? Или когда он выследит, куда они направляются? От напряжения, вызванного усиленной работой ума, Вёёниемин передёрнул плечами и сдвинул брови.