Джон Гай - Елизавета. Золотой век Англии

Это может показаться удивительным, и все же при чтении официально опубликованной версии «Золотой речи» первым в голову приходит совсем другой эпитет — «свинцовая». В отличие от речи в Тилбери, в которой Елизавета чуть ли не с самого начала перешла от королевского «Мы» к разговорному местоимению первого лица единственного числа, во время выступления перед парламентом она не позволяла себе этого почти до самого его окончания. Использованные ею выражения кажутся тяжеловесными, витиеватыми и старомодными. Свое выступление королева начала с того, что «для Нас в целом свете не существует заботы более стоящей, чем забота о чувствах Наших подданных и оберегание оных». «Мы уповаем на то, — продолжала Елизавета, — что в своих измышлениях в отношении Нашей персоны Наши подданные не допускают предположения, будто бы их благополучие никоим образом Нас не заботит, и помыслить не могут о том, что Мы совершаем что-либо во вред им, ведь именно их благо и ничто иное Мы в этом мире ценим превыше всего. И в то же время Мы не можем допустить, чтобы подданные Наши позабыли о том, что присуждение наград различного рода любому, кто деяниями своими показал себя достойным Нашего особого расположения, в полном соответствии с законом находится целиком и полностью в Наших королевских полномочиях». В дальнейшем ситуация исправляется, но лишь незначительно: Елизавета предупреждает своих слушателей, что им «не следует забивать свои головы напрасными фантазиями о том, что льстивый глянец сияющей славы королевского титула мог заставить Нас чрезмерно возвыситься над Нашими подданными и внушить Нам, будто любое деяние Наше законно и справедливо, невзирая на возможные последствия его. Как не следует и приписывать подобные фантазии Нам» [1415] SP 12/282, no. 67 (P. 2–4); Hartley. P. 292–293. .

Наибольшую известность, однако, приобрела другая версия речи королевы. Этот текст принадлежит перу юного родича Фрэнсиса Бэкона по имени Хейуорд Тауншенд, представителя от Бишопс-Касл в графстве Шропшир. В пользу подлинности этого варианта говорит то, что Тауншенд владел приемами стенографирования и потому мог быстро делать заметки [1416] The House of Commons, 1558–1603. P. W. Hasler (ed.). 3 vols. London, 1981. III. P. 516–517. , а также то, что он принимал самое живое участие в парламентских дебатах о монополиях [1417] Townshend. P. 239. . Кроме того, мы почти со стопроцентной уверенностью можем утверждать, что в тот день, когда королева произносила эту речь, Тауншенд присутствовал в Уайтхолле вместе с другими членами палаты общин. В его версии Елизавета с самого начала обращалась к своей аудитории, используя местоимение первого лица единственного числа, и, будто бы не осознавая, что абсолютное большинство англичан до сих пор борется с разрушительными последствиями неурожаев, бедности, эпидемий и повышения цен, сильнее, чем когда-либо, подчеркивала, что все ее подданные выказывают в отношении ее любовь и безусловную поддержку:

Я уверяю вас, что ни один другой монарх не любит своих подданных столь же сильно, сколь Я, и не сумел бы доказать, что любовь его сильнее Моей. Для Меня нет и не будет такой драгоценности, сколь бы дорога она ни была, которую Я ценила бы выше, чем вашу любовь ко Мне, ибо эту любовь Я ставлю превыше величайшего из сокровищ. И пускай за годы Моего правления Господь помог Мне достичь многих высот, истинным триумфом своей короны Я считаю одно: вашу любовь ко Мне. И подлинную радость в этой жизни Мне доставляет не то, что волею Господа Я стала королевой, а то, что люди, которыми Я правила, благодарны Мне за Мое правление [1418] Townshend. P. 263. .

Во всех известных вариантах речи, не исключая и версию Тауншенда, Елизавета настаивает на том, что никогда не пыталась силой отобрать у своих подданных что-либо из им принадлежащего и не угнетала свой народ:

Что же касается Меня, должна сказать, что никогда в жизни Я не проявляла ни жадности, ни ненасытности, ни уж тем более расточительности. Мои мысли никогда не были заняты земными благами, ибо лишь одно благо было ценно для Меня — благо Моих подданных. Все, что было даровано Мне вами, я не прячу для Себя одной, но принимаю и использую, чтобы одарить вас в ответ. Все, что принадлежит Мне, принадлежит также и вам, и со всем этим Я готова расстаться, ежели таковой окажется цена вашего благополучия [1419] Townshend. P. 264. Комментарии к этой теме см. в: Sacks, Countervailing of Benefits. P. 139–141. .

Королева потратила немало сил на то, чтобы убедить парламентариев: коварные монополисты ввели ее в заблуждение и, словно шарлатаны, прикидывающиеся врачами и покрывающие поддельные пилюли сахаром, смогли убедить ее, что дарование им привилегий, несмотря на явный привкус горечи, в конечном итоге принесет ее стране пользу и поможет излечить ее от болезней, так жестоко терзающих ее. Ответственность за этот обман королева недвусмысленно возлагала на тайных советников [1420] Townshend. P. 265. .

Как и все монархи XVI века, Елизавета стремилась защитить свои полномочия от посягательств выборных органов правления, и в «Золотой речи» она вновь подчеркнула, что власть была дарована ей Богом: «Перед Моим взором всегда стояла картина Страшного суда, и Я всегда старалась править с оглядкой на то, что однажды Мне придется держать ответ за все Мои деяния перед Высшим судией». К выступлению против монополистов, по словам Елизаветы, ее подтолкнул «голос совести», за пробуждение которого она льстиво, хотя и явно неискренне, благодарила членов палаты общин, уберегших ее от «допущения промаха, вызванного лишь недостатком правдивой информации» [1421] Townshend. P. 264–265. См. также: Neale. Elizabeth I and Her Parliaments. I. P. 218–219, 221–222; II. P. 352–356, 365–367. .

Изложенная Тауншендом речь завершается на патриотической ноте: «На Моем месте никогда не будет другой королевы, которая заботилась бы о благополучии этой страны и подданных короны более ревностно, нежели делала это Я, или была бы готова рискнуть собственной безопасностью и даже собственной жизнью ради безопасности и жизни других так же безоговорочно, как готова была на это Я. Ибо Я не желала бы оставаться на этом свете и на этом троне ни единого лишнего дня, если Мои жизнь и правление перестанут быть вам во благо».

В этой речи звучат и некоторые отголоски выступления в Тилбери:

И если бы Мне вздумалось приписать что-либо из Моих достижений лишь Себе и Своей женской слабости, Я была бы недостойна этой жизни и всех тех благ, коими Господь одарил Меня, и прежде всего — Моего храброго сердца, которое ни разу еще не дрогнуло ни перед внешним, ни перед внутренним врагом. Этой речью Я, призывая всех вас в свидетели, хочу выразить Мою искреннюю благодарность Богу и не пытаюсь приписать Себе никаких заслуг… И упаси Меня Господь когда-нибудь заговорить о Моем личном триумфе [1422] Townshend. P. 266. .