Александр Андреев - Призрак Збаражского замка, или Тайна Богдана Хмельницкого

Проплывавшие внизу Карпаты, еще в снегу, были прекрасны своей огромной каменной громадой. У него была целая вечность, квадранс, как говорят поляки, чтобы сообразить, что делать дальше.

Прошло полчаса, как историк в Воловце сел в такси, которое нескоро вернется на станцию. Следующая электричка должна пройти мимо нее через полтора часа, и Максим видел, как высадивший его водитель не двинулся с места, ожидая пассажиров с канатной дороги. Это хорошо. Вряд ли по звонку камуфляжного курсанта тут же пришлют ОМОН, поскольку он похож на разыскиваемого москвича всего лишь по двум показателям, а сфотографировать его лицо у него не получилось. Все будет зависеть от того, как идут дела у людей Гривны во Львове и Жолкве, а идут они явно никак. Скорее всего, добавят в ориентировку, что москвич может быть в очках и с усами. Это, конечно, внесет путаницу в розыск, что радует. Закарпатье вошло в состав Украины только в 1945 году, и местные венгры и словаки, которых было больше ста тысяч, не очень бежали с высунутым языком исполнять команды Киева.

В общем можно сказать, что Максим выкрутился. Пока. Хотя документы у него теперь могут проверить в любой момент. Одинокий мужчина всегда вызывает подозрение в первую очередь. К парам отношение совсем другое, только где ее взять в Карпатах, эту пару. У Максима вдруг мелькнула интересная мысль о девушке сопровождения, и он чуть не забыл спрыгнуть с самодвижущихся кресел, соскочив с них в последний момент, прижав к груди сумку с демоном зла.

Историк огляделся на небольшой ровной площадке с двумя домиками и уверенно подошел к группе ВМХсеров, недалеко от которых находилась компания лыжников, прямо у спуска на свою заснеженную трассу. Экстремалы вызывали у него уважение. Он сам в свое время взял несколько уроков езды на ВМХ, но, увидев на соревнованиях, как на нем совершали мертвую петлю, производившую колоссальное впечатление, вовремя остановился, боясь сломать себе шею. Эти отчаянные ребята устроили на Пилипце тренировочные линии, съезжая по ним чуть ли не вверх ногами: они в виде тропы с препятствиями объединялись внизу в сумасшедшую дорожку. Десятикилометровый маршрут шел вокруг горы полуторакилометровой высоты с эффектным названием «Стой, кто идет?» и заканчивался у маленькой станции Ганьковище на железной дороге Львов-Ужгород.

«То что нужно», — подумал Максим. От идеи спуститься с Пилипца на лыжах он отказался как от более опасной. В юности он не раз с соседними хлопцами ездил из Белополья в Сумы за знаменитыми паляницами, преодолевая до восьмидесяти километров в день. Максим попросил у ребят в мотоциклетных шлемах напрокат велосипед и на удивление легко получил видавший виды ВМХ. Историк тут же на скамье аккуратно переложил содержимое сумки в рюкзак, укутав бутылку с мороком во весь бывший у него мотлох, который надежно закрепил за спиной лямками и поясным ремнем.

Группа из пяти экстремалов, в которой историк шел третьим, выстроилась у спуска один за одним, и ВМХсеры с правильными интервалами ринулись с горы.

Понеслось. «Только бы не разбить демона зла, — крутилось в голове у Максима, — только бы не разбить морок и голову заодно».

Ошалелый Максим не помнил, как спустился с Пилипца, прыгая по корягам и колдобинам, которые никак не кончались, шляк бы их всех потрафил! Спуск с горы ему удался, и слава богу, что живой. Парни из его группы с уважением поглядывали на необычного ветерана, который сумел не свалиться с велосипеда, хотя таких возможностей у него было хоть бы отбавляй. Одежду на историке можно было даже не выжимать, а выкручивать, но рюкзак и кости остались в целости и сохранности. Все же не зря он в школе гонял за хлебом черт знает куда и обратно.

Остаток маршрута до Ганьковиц был преодолен несколько нервно, но без приключений. Максим, с трудом держа равновесие, поблагодарил ребят, давших ему такое необходимое средство передвижения, а может быть, и спасения. Экстремалы отказались от денег, и он успел купить им в маленьком магазинчике большую упаковку горького словацкого шоколада. Велосипедисты погрузились в подъехавшую маршрутку и укатили покорять свою гору. Максим с наслаждением выпил большую бутылку «Моршинской» в станционном буфетике, придя, наконец, в себя от сумасшедшей езды.

Историк стоял у входа на платформу, не чувствуя холода. Риск быть опознанным и задержанным никуда не делся, но наклеивать бороду он не стал. Кроме него электричку ждали несколько местных селян, которым было дело только до своих больших корзин с пищащими цыплятами и нехитрым скарбом. В 14.40 состав из пяти вагонов притормозил у платформы, открыл зашипевшие двери, забрал пассажиров и, быстро набирая скорость, покатил на юг.

В вагоне были свободные места, и Максим сел у тамбура так, чтобы не бросаться в глаза. До Ужгорода ехать было рискованно, а двадцать пять километров до Мукачево поезд должен был проехать за полчаса, с остановками в Сваляве и знаменитом Чинадиево. Там историк собирался выйти, понимая, что в Мукачево на платформе обязательно будет дежурить наряд полиции. Однако найти телефон-автомат и позвонить в Раду сотнику Богдану Бульбе можно было только в Мукачево. Ноги, слава богу, перестали дрожать. Максим сидел в высоком самолетном кресле, повернувшись к окну так, чтобы не было видно его лица.

Вот и Свалява. Работая над «Дракулой», историк несколько дней прожил в его курортной Поляне Квасова, хаотично застраиваемой отелями и пансионатами без единого дерева. Максим с удовольствием пил чудесную воду в течение пяти минут после ее выхода на поверхность из каменных глубин. Минеральную воду теперь выпускали все, кому не лень, буравя скважины в карпатских горах везде, где можно и нельзя, не беря в расчет, что земля не успевает насытить ее нужными людям минералами. В свалявской Поляне была отличная вода, но ее застраивали слишком быстро, превращая изящную впадину в горах в муравейник.

Максим полностью пришел в себя после скачки на ВМХ и держался настороже, думая, как затеряться в Мукачево понадежнее. Ему очень не хотелось опять вляпаться и подвести доверившегося ему брата Винцента и память Богдана.

За два последних года московский историк работал в музеях и архивах Киева, Харькова, Днепропетровска, ставшего Днепром, Черкасс, Полтавы, Чернигова, Кировограда-Кропивницкого, Житомира, Львова, Запорожья, Ужгорода и, конечно, в родных Сумах, шляк бы их потрафил в том виде, в каком они после десятилетнего перерыва предстали перед Максимом.

Город с сотнями тысяч жителей на когда-то веселом Сейме выглядел как после бомбежки и блокады, как, впрочем, и многие другие областные центры, чье начальство воровало без удержу так, что дым валил из ушей. Полгода в них везде лежали огромные кучугуры снежной грязи, которые никто не убирал, в лучшем случае скидывая их с дорог на тротуары. Сами заваленные пешеходные дорожки были выбиты вщент и не видели ремонта с семидесятых годов прошлого века, и пешеходы по проложенным ими тропинкам брели по своим делам как могли. Дворы многоквартирных домов были огромными и глубокими лужами, и жильцы попадали в их подъезды вдоль по стенкам, стараясь не сползти с узеньких дорожек.