Фрэнсис Дворник - Центральная и Восточная Европа в Средние века [История возникновения славянских государств] [litres]

Такова гипотеза, и она представляется вполне вероятной. Даже было выдвинуто предположение, что интерес Руси к Кракову и старой Белой Хорватии не был таким внезапным и необъяснимым, каким мог показаться. После краха Моравии остатки Белой Хорватии признали господство развивающегося государства Олега, возможно чтобы обезопасить себя против мадьяр. Рассказ Масуди о славянах, о котором уже говорилось, по крайней мере в некоторых аспектах, подтверждает, что около 943 года, когда писал Масуди, Киевская Русь была соседкой Богемии по Гигантским горам – Крконоше, когда вся Хорватская империя присоединилась к Олегу. Таким образом, хорваты, сопровождавшие Олега в кампании против Византии в 907 году, были не русским племенем, а хорватами Кракова. Чешская экспансия к Силезии и Кракову началась только около 960 года, когда Святослав был настолько поглощен своими авантюрами на востоке, что потерял всякий интерес к западной части своих владений.

Оккупация Польшей Червенских городов также датируется этим периодом. В свете этой теории Владимир Киевский в 992 году только попытался продолжить эксперимент, начатый в 981 году, и вернуть остаток Белой Хорватии, особенно Краков, которым в то время владели поляки.

Такое прочтение подкрепляется ссылкой в германских анналах на неминуемый польско-русский конфликт в 992 году. Однако, хотя теория выглядит привлекательной, существуют сложности, о которых нельзя забывать. Главное свидетельство – Хильдесхаймские анналы – не может считаться убедительным. Сам хронист ничего не говорит о русско-польской войне. Он лишь цитирует ответ, посланный Болеславом Великим императору, в котором польский правитель приносит свои извинения за невозможность возглавить свой контингент лично из-за проблем с Русью. Примерно в это время он взошел на трон – заманчивая возможность для любого соседа попробовать свои силы. Также возможно, что русское племя, много лет назад относившееся к Белой Хорватии и жившее где-то в верховьях Днестра, ощутило желание присоединиться к Польше, под властью которой в то время была вся бывшая Белая Хорватия. А Болеслав Великий поддержал это племя в надежде на то, что Киевская Русь слишком увязла на востоке, чтобы активизироваться на западе. Разве не заманчиво собрать Хорватскую империю, включая Пшемысль и Червенские города, утраченные Мешко I, до верховьев Днестра под властью поляков. Но новый князь был не такой, как Святослав, его преемник. Он действовал стремительно, подавил хорватский мятеж на Днестре и научил поляков действовать осмотрительнее.

С другой стороны, создается впечатление, что автор «Повести временных лет» в трех упомянутых нами отрывках проводит различие между южными хорватами и белыми хорватами. Объясняя, как славяне распространились из своей колыбели, которую он ошибочно помещает на Дунай, чтобы сделать ближе к Вавилону, откуда пошло распространение человеческой расы, он пишет: «Спустя много времени сели славяне по Дунаю, где теперь земля венгерская и болгарская. От тех славян разошлись славяне по земле и прозвались именами своими от мест, на которых сели. Так одни, придя, сели на реке именем Морава и прозвались морава, а другие назвались чехи. А вот еще те же славяне: белые хорваты и сербы, и сербы, и хорутане…» Таким образом, хронист знает о существовании Белой Хорватии и, возможно, также о ее исторических связях с чехами и моравами, поскольку он помещает ее по соседству с этими славянскими народами.

После своего неудачного эксперимента хорваты исчезли из русской истории, а значит, очевидно, они лишились права на собственного князя и были отнесены к княжеству Киевскому, как бывало и с другими племенами, мятежи которых подавлялись. В этом случае эпизод имел только местные последствия и не должен был привлечь внимание хрониста, который ничего не знал о войне между Польшей и Русью. Болеслав Великий мог преувеличить угрозу со стороны Руси, чтобы сделать оправдание своего отсутствия более убедительным для германского двора.

Сдержанность русской хроники относительно инцидента могла объясняться тем, что операции против страны, бывшей Белой Хорватией, дали плохие результаты. Но даже тогда молчание хрониста относительно необычайной русской экспансии после краха Моравской империи требует дополнительного разъяснения. Более того, среди славянских племен, по его утверждению, принадлежавших Русскому государству, он упоминает племена восточнославянской группы, в то время как племена, являвшиеся частью Белой Хорватии и, по-видимому, служившие яблоком раздора в споре, определенно были западными и польскими. С другой стороны, Нестор отдельно выделяет поляков, называет их ляхами и утверждает, что они тоже принадлежали к славянской расе, но при этом отчетливо осознает их отличие от русских племен. Это может означать, что упоминаемые им хорваты были русским племенем, позаимствовавшим свое имя у тех хорватов, которые некогда являлись их хозяевами, но утратили свою идентичность благодаря поглощению. Заявление Масуди, безусловно важное, к сожалению, слишком короткое и обтекаемое, чтобы стать основой для решения.

Вот что он утверждает после описания странных обычаев сербов: «Первый из славянских царей есть царь Дира, он имеет обширные города и многие обитаемые страны: мусульманские купцы прибывают в столицу его государства с разного рода товарами. Подле этого царя из славянских царей живет царь Аванджа [Праги], имеющий города и обширные области, много войска и военных припасов. Он воюет с Румом, Нукубардом и с другими народами, но войны эти не решительны. Затем с этим славянским царем граничит царь Турка. Это племя красивейшее из всех славян лицом, большее из них числом и храбрейшее из них силой».

Неточности арабского путешественника очевидны, его рассказ изобилует неверными сведениями, которые автор не потрудился проверить и исправить. В этом нет ничего нового. Масуди известен своей беззаботностью. Однако он дает и весьма ценную информацию. Считается, что государство Дира – Киевская Русь, поскольку династия, правившая этим городом, была основана Диром. Но это не совершенно очевидно, и идентификация представляется натянутой. Прежде всего, трудно понять, почему имя разгромленного Дира получило известность, а имя Олега, покорившего Киев и основавшего великое государство, которое стало ближе к арабскому миру, или имя Игоря, правившего Киевом во времена Масуди, остались в тени. Сам Маркварт признает, что, нисколько не сомневаясь, увидел бы здесь описание Белой Хорватии, а Дир посчитал бы именем ее правителя, если бы только мог быть уверенным, что Краков, то есть «земля белых хорватов, все еще имела собственных правителей до ее завоевания Болеславом I Богемским». После сказанного в приложении II это представляется вероятным. Тогда слова Масуди относились к Белой Хорватии и ее столице Кракову, которую Масуди изображает крупным торговым центром, так же как Ибрагим ибн Якуб. В этом случае близость славянского государства к Богемии, как утверждает Масуди, имеет смысл. Тогда допустимо считать отрывок как единственный след существования Белой Хорватии после разрушения Моравской империи и одного из ее правителей, хотя имя, разумеется, искажено.