Жан-Кристоф Руфин - Кругосветное путешествие короля Соболя

На песке рядом с походным очагом Август набросал чертеж вражеского укрепления, насколько мог его представить, опираясь на рассказы разведчиков. Он долго обсуждал с мальгашами план будущей атаки. В конце концов все сошлись на предложении Раффангура. В сражении, где силы будут, скорее всего, неравными, и учитывая, что у них нет артиллерии и очень мало легкого огнестрельного оружия, эффект неожиданности и подвижность оставались их единственными козырями.

Утвердив план, они решили немного отдохнуть, а утром начать боевые действия.

Август долго лежал на спине в ожидании сна. Безлунная ночь была непроглядна, как бывает только под африканским небом. Звезд было такое множество, что за самыми яркими, свет которых буквально слепил глаза, открывалось неисчислимое скопище других, и Земля словно летела к ним на огромной скорости. В этом головокружительном вращении на него и снизошел сон или, скорее, видение. Оно поглотило его сознание и как будто перенесло во времени.

Все происходило во время их бегства из Большерецка. Между Японией и Формозой они пристали к маленькому острову с очень мягким климатом, чье население было обращено в христианскую веру заезжим португальским миссионером. Священнослужитель ушел из жизни, но сельчане почитали его, установив настоящий посмертный культ. Один человек, выходец из Тонкина [53] Тонкин — северная часть Вьетнама. , в силу никому не известных причин обосновавшийся на острове, по-доброму принял беглецов. Деревня располагалась вокруг белоснежной церкви, уступами спускаясь к небольшому порту, где покачивались на воде рыбачьи лодки. Людям из экипажа пришлась не совсем по вкусу эта слишком спокойная стоянка: желанию подебоширить население противопоставило такую великодушную наивность, которая исключала любое проявление насилия.

Август настоял на том, чтобы провести на берегу три полных дня: надо было испечь хлеб и пополнить запасы пресной воды. На самом же деле он был совершенно очарован этим местом. Пока его люди суетились в порту, он предложил Афанасии прогуляться вглубь острова. Земли здесь были обширные, и стоило отдалиться от побережья, как козьи тропы уводили далеко в горы, изрезанные глубокими ущельями. Они поднялись по одному из них, ступая по серому песку почти пересохшего потока. Тонкий ручеек, зеленый от речных водорослей, связывал между собой озерца светлой воды между камнями. После теснины, где грозовые потоки оставили на утесах причудливые выбоины и узоры, ущелье расширялось. Уступы из красного камня нависали над речным руслом, и широкий извилистый водоем раскинулся между глыбами скал, отполированных течением. Невысокие стенки на берегах ограждали маленькие террасы, где росли финиковые пальмы и карликовые манговые деревья. Ущелье было пустынно. Никто не работал в садах. Афанасия взобралась на стенку и, расставив руки, со смехом пошла по узкому верхнему краю, повторяющему изгибы пересыхающей речки. В какой-то момент она обнаружила нечто вроде деревянного водосборника, откуда вытекала обжигающе горячая вода источника, бьющего выше из склона горы.

Афанасия спрыгнула со стены и неожиданно сбросила с себя рубашку и рваные штаны. Обнаженная, она встала под струю прозрачной воды. Август никак не мог освободиться от груза капитанской ответственности: он беспокоился, что их могут увидеть. Но залитая водой Афанасия схватила его за руку и помогла раздеться. Вскоре они вместе стояли под горячими струями. Афанасия собрала со стены мох и сделала что-то вроде жгута, которым они растерли себе тело. Солнце слепило их, мокрых, с волосами, прибитыми к затылку обжигающим потоком. Кожа Афанасии под пальцами Августа была теплой и упругой; казалось, это и была та материя, из которой соткано счастье. Но в ту пору он не сознавал этого, он по-прежнему спешил добраться до королевского двора и исполнить свою высокую миссию.

Сейчас, в ночь ожидания на Мадагаскаре, в безмолвии сфер Паскаля [54] Блез Паскаль, французский математик и философ XVII в., писал: «Природа — это устрашающая сфера, центр которой везде, а окружность нигде». , подавляющих его своей леденящей угрозой, Август с ослепительной ясностью осознал, что тот простой момент был, вне всякого сомнения, самым счастливым в его жизни.

Первый выстрел раздался на рассвете. Воины поднялись и рассредоточились вдоль палисада. В лесу невозможно было различить ничего, кроме обычного переплетения темных стволов.

— Не сопротивляйтесь! — закричал по-французски голос, доносящийся из растительных глубин. — Вы окружены!

Август сделал знак не отвечать. После долгой паузы голос спросил:

— Кто из вас Бенёвский?

Один из воинов в редуте, держащий в руках мушкет, выстрелил. Слышно было, как пуля ударила в ствол дерева.

В ответ раздалось десять, двадцать, сотня выстрелов со всех сторон. Один из мальгашей, раненный в голову, упал навзничь и остался лежать на земле.

Снова воцарилась тишина, пока на поляне медленно рассеивался голубоватый дымок.

— Повторяю: нам нужен Бенёвский, и только. Пусть встанет и выйдет, тогда все остальные останутся живы.

Другой голос с туземным акцентом перевел эти слова на мальгашский язык.

В редуте ни один воин не дрогнул. Август переглянулся с Раффангуром. Тот улыбнулся. Улыбка вышла скорбной и была наверняка болезненной, потому что изувеченное лицо воина искажало мимику. Но в его взгляде читалось доверие, гордость и братство, которые тронули Августа до глубины души. Эта преданность, разделяемая всеми его людьми, вызвала у него какое-то особенное ликование, может, даже ощущение счастья.

Он повернулся в сторону леса, к голосу, который его вызывал.

— Вам нужен Бенёвский? — крикнул он.

Повисла пауза, означавшая, что нападающие не ожидали его ответа.

— Да. Это вы?

— Нет.

Новая заминка указывала на то, что французы совещаются, не зная, что сказать.

— Тогда кто вы?

— Король.

И снова удивление замедлило ответную реплику.

— Какой король?

— Ампанскабе, король Мадагаскара.

— Король?..

От изумления голос из леса запинался. Когда он зазвучал снова, то прерывался от смеха:

— Бенёвский считает себя королем!

В лесу послышались взрывы хохота.

— Да, я король, — крикнул Август. — Смейтесь. Вот увидите, придет время, когда вам будет не смешно.

И, несмотря на волнение, при мысли, что однажды придет кто-то другой, чтобы продолжить борьбу, он тоже засмеялся. Мальгаши в редуте смотрели на него, не понимая. Потом Раффангур засмеялся в свой черед, вторить ему стали другие вожди, а за ними и все их люди.

Среди этого странного веселья Август прикрыл глаза и почувствовал, как к нему возвращается ночное видение: высохшее русло, гладкие, прогретые солнцем камни, нежная кожа Афанасии, по которой еще сбегали капли воды. Мелькнули и другие счастливые воспоминания: тонкое запястье матери, протянутое к теплу горящих дров, набухшая после муссонных дождей кожица листьев и кора деревьев, ласкающая округлость высоких волн Китайского моря во время бури. И все эти образы растворялись в гигантском женском лице, к которому блаженно скользил Август.