Стенли Лейн-Пул - Берберские пираты. История жестоких повелителей Средиземного моря ХV-ХIХ вв.

Так или иначе, поход в Тунис стал подвигом, которым гордились по всей Европе. Карл V редко страдал от пренебрежительного отношения к его деяниям, и, как витиевато утверждал Морган: «За всю свою жизнь я не встречал ни одного испанца, который, как я убежден, не назвал бы меня по меньшей мере раз сорок дурнем Христовым, если бы я попытался заявить, будто Карл V на протяжении 24 часов не дергал весь земной шар за ниточки, а затем начиналось… Хотя ни одному из них недоставало ни добросердечия, ни хороших манер, чтобы сообщить или сделать мне замечание за незнание подлинной истории, поделившись со мной тайным знанием о том, когда именно имел место столь критический и неясный период».

По вполне понятным причинам почитатели императора считали захват Туниса, покорение устрашающей Голетты, освобождение тысяч пленных христиан, а в первую очередь крушение планов истинного бича христианства – самого Барбароссы чем-то фундаментальным. Эти события воспевали поэты, придворный художник изобразил осаду, а горшечник из Урбино украсил данной сценой сделанный им сосуд. После того как свершился этот подвиг, все жители Европы были охвачены возбуждением и энтузиазмом. Карл считал себя крестоносцем и странствующим рыцарем и, чтобы увековечить свои и совершенные его людьми подвиги, создал новый рыцарский орден – Крест Туниса, лозунгом которого (однако больше нигде не встречавшимся) стало слово «Берберия». В целом «это была знаменитая победа».

Радость от победы была омрачена деяниями Хайр-эд-Дина. Этот отпетый пират, понимавший, что никто не подумает, будто он бороздит морские просторы, когда Карл осаждает его новое государство, во главе своих оставшихся 27 галиотов напал на Менорку. Оказавшись возле острова, он приказал поднять флаги цветов Испании и других европейских государств, из-за чего местные жители решили, будто перед ними часть армады императора. Он направился прямо к порту Маон, захватил богатый португальский галеон, разграбил город и, забрав с собой 6000 пленников и большое количество добычи и боеприпасов, торжественно отправился обратно в Алжир.

Тем временем его старательно выслеживал Дориа, под командованием которого находились 30 галер и который получил от императора приказ захватить пирата живым или мертвым. Однако до того долгожданного момента, когда великий генуэзец наконец сможет вступить в поединок со своим врагом, оставалось еще три года.

Добившись своей цели, армада, как обычно, рассеялась, так и не нанеся решающего удара по пиратам. Хайр-эд-Дин, с беспокойством ожидавший новости о нападении, услышав о том, что противник уходит, вздохнул с облегчением и, когда горизонт очистился, отправился в Константинополь, чтобы получить там подкрепление. Ему не суждено было снова увидеть Алжир.

Когда Барбаросса прибыл в Константинополь, султан позабыл о потере Туниса и помнил лишь о нападении на Менорку. В итоге, приветствуя пирата, он назвал его не бейлербеем Алжира, а капудан-пашой, то есть главнокомандующим османский флотом. Турецким кораблям следовало выполнить ряд задач в Адриатическом море, и никто не мог справиться с этим лучше, чем выдающийся пират. Хайр-эд-Дин пользовался определенным влиянием в Стамбуле, которое еще больше возросло после казни великого визиря Ибрагима, но использовал он его в прямо противоположном направлении.

Родившийся в Далмации Ибрагим всегда старался поддерживать дружественные отношения с Венецией – государством, к территории которого принадлежала его родина, и на протяжении более чем 30 лет между республикой и Портой царил мир. Барбаросса, наоборот, жаждал противопоставить свои галеры самым знаменитым мореплавателям Средневековья и сделать так, чтобы полумесяц занял в Адриатическом море такое же доминирующее положение, как и в Эгейском. Франциск I стремился поддерживать эту политику из чувства ревности к империи.

Венецианцы, стремившиеся сохранить хорошие отношения с султаном и поддерживать нейтральную позицию в конфликте между Франциском I и Карлом V, в какой-то момент осознали, что их постепенно втягивают в войну, причем по их собственной вине. Их командиры в Адриатическом море и Кандии не сумели побороть соблазн и не отказались от преследования османских купцов. Проведитор Кандии Канале поймал знаменитого пирата, «юного мавра Александра», как его называли его жертвы, потопил или захватил его галеры, перебил его янычар и серьезно ранил самого юного мавра, и все это произошло в турецких водах с подданными султана в мирное время.

Конечно, когда слишком рьяный проведитор пришел в себя и осознал, какую глупость совершил, он велел зашить раны юного мавра и бережно отправить его в Алжир. Но султан уже пришел в ярость, и, когда венецианские галеры стали преследовать корабль, на котором плыл турецкий посол, заставить Сулеймана позабыть о нанесенном ему оскорблении не смогли никакие извинения от лица синьории. Война была неизбежна, и венецианцы спешно заключили с папой и императором союз, направленный против ужасного врага, пересекавшего Адриатическое море, направляясь в их сторону.

До этого удалось предотвратить активные действия у побережья Греции. Совершивший вылазку из Мессины Дориа встретился с наместником Галлиполи возле острова Паксос и сразился с ним до того, как наступил рассвет. Высокий престарелый адмирал, одетый в красный дублет, делавший его более чем заметным, стоял на юте и на протяжении полутора часов со шпагой в руке руководил боем, представляя собой легкую мишень для меткого стрелка, о чем ему периодически напоминало раненое колено. После ожесточенного боя 12 галер противника были захвачены и триумфально перегнаны в Мессину. Теперь настала очередь Барбароссы, который в мае 1537 г. вышел в море в сопровождении 135 галер, чтобы отомстить за нанесенное оскорбление. На протяжении целого месяца он опустошал побережье Апулии, действуя подобно моровому поветрию, и увез с собой 10 000 рабов, в то время как Дориа был вынужден беспомощно оставаться в Мессине, несмотря на то что в его распоряжении имелись силы, намного превосходившие те, которыми мог похвастаться пират.

Турки уже хвастались, что вскоре смогут посадить на престол собственного папу, но началась война с Венецией, и султан велел им прекратить опустошение Италии и заняться осадой Корфу. Ионические острова всегда были камнем преткновения между турками и их соседями, и война с Венецией по вполне понятным причинам началась именно с нападения на Корфу. Члены сената не обращали внимания на место нахождения огромных орудий, покинувших Константинополь весной, столько, сколько было возможно; поговаривали, что их целью должен был стать Тунис или Неаполь. Но теперь венецианцы уже не могли обманывать себя, и 25 августа капудан-паша Барбаросса высадил на берег в трех милях от замка Корфу 25 000 человек и тридцать пушек, которыми командовал Лютфи-паша.