Бернард Корнуэлл - Война волка

– Берг! – выкрикнул я. – Ты знаешь, что делать. Так давай!

Я свернул с дороги, удаляясь от частокола и гоня Тинтрега по вспаханному полю, где бег его замедлился. Финан и большинство воинов последовали моему примеру, но Берг во главе одиннадцати самых молодых и проворных дружинников поскакал прямо к ближайшему углу крепости. Как и остальная часть обращенной к суше стены, его защищал наполненный водой ров. Ров зарос камышом, а значит, не очень глубок. Я даже подозревал, что ров быстро пересыхает во время отлива. Один из слуг на ферме Халлбьорна сказал, что воды во рву всего по колено. Оставалось надеяться, что он прав. Дозорный на боевой площадке, поднявший тревогу, закричал снова, указывая на угол палисада, где лошадь Берга перебралась через ров. Я видел, как Берг коснулся частокола одной рукой, затем, встав на седло, ухватился за верх стены. В течение удара сердца балансировал на фоне зимнего неба, потом перебрался на ту сторону. Я понял, что в углу идет парапет, поскольку Берг встал и нагнулся, помогая влезть следующему. Лошади создали толчею в канаве и продвижение замедлилось, но в итоге все двенадцать сумели перебраться с конских спин через высокую стену и попрыгали с боевой площадки на землю с другой стороны.

– Помнишь времена, когда и мы так могли? – спросил Финан, натянувший поводья рядом со мной.

Я рассмеялся:

– Дружище, если придется, я и сейчас смогу.

– Ставлю два шиллинга, что ты свалишься с лошади, – возразил он. И вероятно, был прав.

Боевая площадка явно шла не по всей длине южной стены, иначе оба копейщика у ворот побежали бы по ней навстречу атакующим, а не спрыгнули на землю. До меня донесся крик, звон мечей, и я повел Тинтрега к воротам. Шум в усадьбе становился громче, слышны были удары и скрежет клинков друг о друга, яростный рев.

– Мне следует вести их, – проворчал я.

– Тебе еще полпути до стены, – возразил Финан. – Это работа для юных глупцов, а не для стариков вроде нас.

И мои юные глупцы, эти гордые воины, сделали то, что мы требовали от них. Я увидел, как Годрик возник на боевой площадке у ворот и замахал нам руками. Затем створки распахнулись, и я дал Тинтрегу шпор, вытаскивая из ножен Вздох Змея. Мы захватили гарнизон врасплох, и настала пора наказать его за допущенную ошибку. Я вывел скакуна с поля обратно на тропу, копыта застучали по утоптанной земле недлинной дамбы, пересекающей мелкий ров. Нырнул под перекладину над воротами и заметил, как слева наступает отряд воинов с намерением напасть на парней Берга, которые, прижавшись спиной к палисаду, дрались с равными им числом меченосцами-норманнами. Однако у большинства северян не было кольчуг и шлемов. Справа раздался боевой клич, я развернул Тинтрега и заметил летящее в меня копье. Мне удалось заставить Тинтрега принять влево, и копье прошло мимо, но так близко, что острие вспороло мне правый сапог. Я поскакал на воина, бросившего его. Тот снова вскрикнул, и я понял, что это женщина. Одета она была в грубое шерстяное платье, поверх которого накинула плащ из темного меха, а из-под окованного серебром шлема выбивались черные волосы. Она просила кого-то подать ей другое копье, но было слишком поздно. Мои всадники хлынули в ворота и, опустив копья, устремились на обидчиков Берга. Я видел, как острие вошло в спину одного из них, как бедолага выгнулся дугой, словно натянутый лук. Потом норманны побросали мечи и опустились на колени, прося пощады. По меньшей мере два тела лежали в крови, а один раненый полз к хижинам, таща за собой по грязи кишки. Взвыла собака. Женщина все еще требовала новое копье, так что я подскакал к ней и ударил Вздохом Змея плашмя по шлему, а она схватила меня за ногу и попыталась стащить с седла. Я врезал ей еще раз, посильнее, но тоже плашмя. На этот раз она отшатнулась, шлем ее сполз набок, и черные волосы копной упали на злое лицо.

– Заприте ворота! – скомандовал я Бергу.

– Потери есть? – спросил Финан.

– Нет! – ответил Берг, налегая на створку.

– Ты молодец! – крикнул я.

Проделали и впрямь все как надо. Юнцы пересекли палисад и вступили в бой с защитниками, которые, хоть и были захвачены врасплох, оказались более многочисленными и расторопными, чем мы предполагали. Я коснулся молота на груди и вознес про себя хвалу богам за наш успех, и в этот миг меня окатил ужас. Боги благоволят тебе в одну минуту, но могут наказать в следующую. Под расчищающимся небом наступила вдруг тьма. Внезапная мысль была черной, как Гунгнир, ужасное копье Одина, и заключалась она в том, что я проклят. Я сам не мог понять, откуда это знаю, но знал. Знал, что боги смеются надо мной, а три норны, эти бессердечные пряхи у корней Иггдрасиля, играют с нитью моей жизни. Светило солнце, но для меня грозовые тучи окутали весь мир, и я просто сидел на коне, не шевелясь и глядя невидящим взором на хижины, где столпившиеся люди Арнборга с опаской смотрели на меня.

– Господин? – Финан подвел коня ближе к моему. – Господин! – повторил он, уже громче.

Я поднял глаза к небу, ища знак, что не проклят. Птица в полете способна открыть волю богов, подумалось мне, но никаких птиц не было. Здесь, в этом птичьем краю, рядом с эстуарием, полным пернатых, на голубом небе горело зимнее солнце да плыли перистые облака.

– На мне проклятие, – выдавил я.

– Нет, господин, – отозвался Финан, коснувшись креста на груди.

– Это проклятие, – настаивал я. – Нам следовало идти в Беббанбург, а не сюда.

– Нет, – повторил Финан.

– Просто найди монаха, – буркнул я.

– Если он здесь.

– Найди его!

Хотя какой мне прок разыскать брата Бедвульфа, если я проклят? Я могу воевать против Арнборга, против Скёлля, против Этельхельма, но не могу воевать против богов. Меня прокляли.

Wyrd bið ful āræd.

Боги добры к нам примерно так же, как дети к своим игрушкам. Мы призваны развлекать богов, и иногда их забавы бывают злыми. Христиане твердят, что любые бедствия – результат наших собственных грехов, а препятствия на жизненном пути – это способ, при помощи которого их пригвожденный бог наказывает нас. Стоит пожаловаться на коварство этой кары, они просто завопят, что пути господа неисповедимы. Но в реальности это означает лишь, что у них нет объяснения. По моему разумению, я не совершил ничего, чем мог прогневать богов или оскорбить их. Впрочем, это вовсе и не требовалось. Они просто забавлялись со мной, как ребенок с куклой. Поэтому я сжал одетой в перчатку рукой амулет и взмолился, чтобы мое предчувствие оказалось ошибкой. Быть может, я заблуждаюсь, считая себя проклятым, но птиц в зимнем небе не было, и этот знак подкрепил мою уверенность, что я стал игрушкой жестоких богов. Жестоких? Ну да, в точности как жестоки дети. Помнится, отец Беокка весь расплылся от радости, когда я сказал как-то раз, что наши боги похожи на детей.