Бернард Корнуэлл - Война волка

Тот, кому Сигтригр поручил командовать гарнизоном Эофервика, был умен и использовал ту же тактику, к какой прибегли даны в битве, когда погиб мой отец. Я был еще ребенком и сражаться не мог, поэтому наблюдал, как нортумбрийская армия вырывается через большую брешь в стене Эофервика. Едва только войско моего отца влилось внутрь, его встретила баррикада, отгородившая место для бойни. И даны утроили в тот день большое кровопускание. Их поэты воспели ту битву, жестокие слова возносились под звуки арф. Я до сих пор помню ту песню и иногда пою ее – не потому, что оплакиваю гибель отца, но из благодарности тому дню, ибо в тот самый кровавый день Рагнар пленил меня.

Я был его саксонским рабом, а стал почти сыном. И любил как отца. Я назывался Утредом Рагнарсоном и принял его веру, стряхнув с себя христианство, как змея, меняющая кожу. Я рос с мыслью, что я дан и хочу быть даном, но рок занес меня обратно к саксам. Wyrd bið ful āræd.

– Сигтригр придет мстить, – заявил я Энару.

В ответ на эту угрозу он с издевкой усмехнулся:

– Ярл Скёлль тоже будет мстить.

– За то, что пленил тебя? – Я хмыкнул.

– За то, что ты ранил его сына, – ответил Энар. – А может, убил?

Так тот юнец в окованном серебром шлеме был сыном Скёлля? Я пожалел, что не знал об этом, иначе утащил бы его с собой еще одним пленником.

– Я задал ему головную боль, от которой он долго не излечится, – согласился я. – Как зовут парня?

– Парня? – фыркнул Энар. – Он воин. Мужчина.

– Ункер Скёлльсон, – сообщил Ньялл.

– Ункер – это воин, мужчина, – повторил Энар. А потом добавил слова, открывшие мне природу проклятия, насланного на меня богами: – И сокрушитель королев.

– Сокрушитель королев? – переспросил я.

– Он и его отец убили королеву Сигтригра, – заявил Энар.

И в ушах у меня послышался хохот богов.

«Он и его отец убили королеву Сигтригра». На какой-то краткий миг эти слова казались сказанными невзаправду, будто я услышал их во сне, а не наяву.

Энар, ясное дело, не мог разглядеть в темноте моего лица, иначе замолчал бы. Но он продолжил рассказ:

– Она вела их. На ней были кольчуга и шлем, а в руке – меч.

Рука Финана стиснула мне плечо, призывая молчать и слушать.

– Она сражалась? – спросил он.

– Как демон. Выкрикивала Скёллю и Ункеру оскорбления.

– Откуда ты узнал, что это была королева? – уточнил Финан, продолжая стискивать мое плечо.

– Она сама хвастала этим! – воскликнул Энар. – Заявила, будто ее муж считает, что даже баба способна разбить Скёлля.

– При ней, наверное, телохранители были, – продолжал допрашивать Финан, не отпуская меня.

– Никакой телохранитель не выстоит против Скёлля, – горделиво заявил Ньялл. – Ярл и его сын сразили дюжину воинов.

– Так он нам поведал, – промолвил Энар восторженно. – Отец и сын пробились через «стену щитов», Ункер вытащил венценосную суку из рядов, зацепив ее клевцом своей секиры, а отец вспорол царственное чрево своим мечом, Грайфангом.

Среди прочего про ульфхеднар рассказывали, что они сражаются в слепой ярости, как безумцы. В бою, по словам очевидцев, в ульфхеднар вселялся дух зверя, волка, не знающего пощады и жадного до крови. Они не чувствовали боли и не ведали страха. Кое-кто, если верить молве, выходил на бой голым, чтобы показать, что им не нужны кольчуга, щит и шлем, ибо никто не может устоять против них. Ульфхеднар – это звери, которые дерутся как боги.

А меня обратило в зверя оброненное слово «сука». Я вскочил, выхватил из ножен Вздох Змея и искромсал двух беззащитных людей, привязанных к дереву. Финан попытался было остановить меня, но быстро отошел в сторону. Он позже рассказывал, что я выл, как потерянная душа, а пленники кричали. А потом ночь вдруг наполнилась теплом, когда кровь жертв брызнула мне в лицо, а я все рыдал, выл и слепо махал мечом во тьме, рубя налево и направо, вгоняя клинок в кору, в дерево, в плоть и кость. А потом наступила тишина и крики стихли. Не слышно стало стонов умирающих, они больше не шевелились, а кровь перестала течь, только тогда я воткнул меч в землю и взвыл, обращаясь к богам.

Стиорра, моя дочь, была мертва.

В народе говорят, что у родителей не бывает любимых детей, и это полная чушь. Может, мы и любим их всех, но всегда есть один или одна, кого мы любим сильнее прочих, и среди трех моих отпрысков главной была Стиорра. Высокая, с волосами цвета воронова крыла, как у матери, решительная, своевольная, умная и хитрая. Она любила богов и научилась распознавать их волю, и все же боги убили ее под Эофервиком. Кровь ее растеклась по улице, а боги смеялись. Им неведома жалость.

Мы склонны цепляться за обломки надежды. Вдруг Стиорра не убита, а только ранена? Что, если история Скёлля всего лишь похвальба, наглая ложь во спасение репутации? Вдруг речь шла о другой женщине? Но все это очень походило на Стиорру. В отсутствие Сигтригра она возглавила бы войско, но зачем вести его лично? Почему просто не вдохновить воинов и не отправить их на битву? Однако Стиорра понимала, что ее присутствие на главной улице Эофервика разожжет в ее воинах настоящее пламя. А ее смерть должна была пробудить в них дикую жажду мести, однако Скёллю удалось уйти живым.

Его удачное бегство сулило мне одно маленькое утешение: теперь я увижу Скёлля Гриммарсона у моих ног, вымаливающего пощаду, и тогда я выкажу к нему ту самую милость, какую боги выказали ко мне. Слабое было утешение, очень слабое, но я цеплялся за него в ту горестную ночь. Я плакал, хотя никто моих слез не видел, и по временам погружался в бездну отчаяния, и спасался только тем, что знал: я найду Скёлля и расквитаюсь с ним. За проклятием следует клятва, и я дал клятву перед той промозглой сырой тьмой: Скёлль Гриммарсон должен умереть.

Когда серые тени волчьего рассвета легли на восточные холмы, я вернулся сквозь рощу к своим и нашел Вздох Змея там, где его оставил. Воины, те из них, кто не спал, с опаской поглядывали на меня. Тела двух пленников по-прежнему висели привязанными к дереву, дождь промыл раны. Я выдернул Вздох Змея из прелой листвы и швырнул Рорику:

– Вычисти.

– Да, господин.

– Тебе бы поесть чего, – посоветовал Финан.

– Нет, – отрезал я, не глядя на него, потому что не хотел показывать слезы. – Что мне надо, так это прирезать проклятого монаха.

– Господин, он сбежал, – ответил Финан.

Я в ярости развернулся:

– Что?!

– Сбежал. Он и его девка, – спокойно повторил Финан. – Украли у разведчиков двух лошадей на рассвете.

– А дозорных мы разве не выставили?

Финан пожал плечами:

– Они сказали Годрику, что им надо в отхожее место.

– На лошадях?! – Чертов Годрик. Как был тупицей, так и остался. – Может, хоть Годрика зарезать? – рыкнул я. – Пришлите его сюда.