Георгий Почепцов - КГБ Андропова с усами Сталина: управление массовым сознанием

• Посмел с друзьями съесть карпаччо? Патриоты спалят дачу!

• Знай, прыжок без парашюта не так опасен, как прошутто! Настоящему мужчине негоже знать про феттуччине!

• Не любишь щи и кулебяку? Расстреляем, как собаку!

• На наш на русский расстегай свой рот, пиндос, не разевай!

• Говоришь, что «патриот» — не клади оливку в рот!

• Скушал «костромской сырок» — Родине помог, сынок! [4].

Все это является вариантом культурной войны, которая шла на разных уровнях войны холодной. Однотипно в свое время ЦРУ оплачивало и продвигало выставки американского абстрактного искусства по всему миру, опираясь на то, что поскольку СССР это запрещает, то такая выставка станет наглядной демонстрацией американской свободы [5–6].

Отсюда попытки управлять молодежью, создавать разные формы, например, как китайская кампания — пусть расцветает сто цветов. Она началась в 1957 году с призывом к здоровой критике, и в том же году была свернута. Но ее последствия шли вплоть до 1966 года и привели к травле интеллигенции, поскольку эту критику признали нездоровой [7].

То есть эта модель позволяет сначала разрешить, выявить особо недовольных, затем запретить. Такой же эффект имеет российское отслеживание сотрудниками Центра «Э» людей на митингах. Здесь другая специфика работы, чем в целом по МВД: «Если в том же уголовном розыске работа по раскрытию преступления строится от преступления к [совершившему его] лицу, то в ЦПЭ наоборот — от лица к преступлению. Бывает и так, что сотрудники узнают о каком-то подозрительном человеке, а уже потом он что-то совершает. Но задерживать заранее все-таки нельзя, потому что никто не знает, совершит ли в итоге человек что-то противоправное или нет. Тут очень легко скатиться к провокациям» [8].

Молодежь всегда интересна, в том числе она была интересна и КГБ. В принципе получается, что все более или менее «живое» становилось объектом интереса Пятого управления. Вот воспоминания работника молодежного отдела Пятого управления Д. Ковалева: «В штате 3-го отдела было 50 сотрудников-офицеров. У каждого своя агентура: согласно установленным „нормам” — по 30 источников на оперработника. И это только в центральном управлении. А ведь работали и люди на местах. В каждом областном управлении КГБ был 5-й отдел, а в нем 3-е отделение: 5–7 офицеров со своими „подшефными” агентами… Вот и считайте, какими силами мы располагали на этом „фронте”» [9].

Во многих случаях спасительным решением было типичное бюрократическое — закрыть. Так Пятому управлению принадлежала идея закрытия КВН: «По прошествии времени стало ясно, например, что не надо было в середине 1970-х закрывать КВН. Но как можно было противостоять всесильному председателю Комитета по телевидению и радиовещанию СССР Сергею Лапину, который, заручившись поддержкой секретаря ЦК КПСС по идеологии М. А. Суслова, дал команду убрать „этих бородачей” с телевидения. Дело, конечно, было не в студентах-„бородачах”. Просто кому-то „наверху” не понравилось выступление команды КВН из Одессы, когда ребята со сцены, да еще в прямом эфире, задали вопрос „где же эти закрома Родины?”, а потом еще и попросили ЦК КПСС: „Партия! Дай порулить!” В результате КВН на целых 10 лет ушел в подполье».

Также вызывали подозрения в принципе любые молодежные объединения, они были опасны хотя бы тем, что управлялись неизвестно кем: «Нельзя было разгонять клуб любителей Джона Леннона. Прорабатывать ребят по комсомольской линии только за то, что они собрались на смотровой площадке на Ленинских (Воробьевых) горах в связи с убийством великого музыканта и просто поставили там свечку перед его портретом и спели две песни любимого битла! Нужно было более вдумчиво разобраться с движением каратистов. Отделить криминал от истинных спортсменов — любителей столь популярного во всем мире вида спорта. А с почитателями движения индеанистов вообще сложилась трагикомическая ситуация. Индеанисты — это молодые ребята-студенты из конца 1970-х, собиратели фольклора североамериканских и канадских индейцев. Сами делали луки-стрелы, строили вигвамы, шили себе национальные индейские одежды. При этом ни грамма спиртного и курили только „трубки мира"… Эти энтузиасты решили провести всесоюзный сбор индеанистов в Карелии, на берегу озера. Однако такая инициатива не понравилась „товарищам в строгих костюмах". В то время вовсю шла война с хиппи, панками и другими «подражателями чуждым течениям». Дело дошло до комсомольских инстанций. "Индейцев" вызывали в комитеты ВЛКСМ: "Вам что, не нравится наша молодежная политика? У нас же есть секции художественной самодеятельности. Если вам фольклор интересен — ходите по деревням, беседуйте с бабушками, собирайте старые песни, сказки… Есть, в конце концов, кружки художественного свиста…" Свистеть индеанисты не захотели. Вместо этого некоторые пытались списываться с единомышленниками из Северной Канады. Таких активистов стали вызывать „куда надо" на профилактические беседы. Вопрос стоял строго: „или индейцы — или комсомол!”. Ребята благоразумно выбрали второе — не хотелось вылетать из вузов, а именно это им светило после исключения из рядов ВЛКСМ. Так движение „советских индейцев” мягко „испарилось”».

Как видим, любое отклонение от «канонического» поведения воспринималось как опасное. Ленинградский рок-клуб КГБ взял под свою опеку, тем самым ему удалось выжить. Все неофициальное спокойнее сделать официальным, когда за ним будет присмотр. И при этом возникает бюрократическая цепочка, сквозь которую можно не только управлять, но и есть с кого спросить.

А. Кичихин, тоже из Пятого управления, рассказал о кураторстве вузов со стороны КГБ: «В Москве, например, не существовало практически ни одного вуза, который не находился бы в обслуживании КГБ. Правда, внутри КГБ студенчество было поделено на сферы влияния — так сказать, по интересам. Скажем, разведка (Первое Главное Управление) и контрразведка (Второе Главное Управление) давно и прочно обосновались в МГИМО, они же весьма пристально интересовались и факультетом журналистики МГУ. Компетенцией Второго Главка был и Бауманский университет. А скажем, Инженерно-строительный институт почему-то курировался лишь на уровне районных аппаратов КГБ по Москве и Московской области. Но все это, конечно, вовсе не значит, что идеологическая контрразведка была на периферии борьбы за советскую молодежь. Напротив, переименованное Пятое управление патронировало все основные вузы столицы. Более того: „студенческий” отдел относился к числу элитарных в управлении. „Например, филологический факультет МГУ у нас назывался „факультетом дипломированных жен”. Туда поступали дети номенклатуры — партийной и государственной, — рассказывали мне комитетчики. — Конкурс большой, попасть в число студентов было нелегко. Так вот, номенклатурные товарищи знали, что факультет обслуживает КГБ. Снимали „вертушку" и звонили…" „Неужели Бобков занимался проталкиванием „детей" в МГУ?" — поразилась я. — "Нет, конечно. Бобков до таких вещей не опускался. Он давал указание начальнику отдела, тот вызывал опера, который обслуживал филфак, опер шел к заместителю декана… В приемных комиссиях всегда были наши люди — агенты или доверенные лица, или контакты. КГБ давал список — кто должен поступить или — кто не должен…». (цит. по [10]).