Эванжелин О'Нет - Зови меня Амариллис [СИ]

— Я занималась изготовлением венков и букетов для свадеб. Иногда помогала с отделкой подвенечных платьев и платьев для подружек невест.

— О! Тогда позвольте представиться: Арман Сен-Жар, управляющий.

— Дениз де… Дениз Кассон. Моя подруга, Эмилия де Нартек.

Возмущенная Мими хотела было возразить, но Дениз незаметно ущипнула ее за руку.

— Позвольте мне нескромный вопрос, — управляющий прищурился и внимательно посмотрел на девушек. — Вижу, вы пришли пешком и без сопровождающих. Не хотели бы случайно поработать у нас?

— Поработать!? — Мими от удивления уронила сумочку.

Дениз опять ущипнула ее:

— Что вы можете нам предложить? — с некоторых пор она перестала доверять заманчивым обещаниям.

— Ну, пока не много, — Сен-Жар жестом пригласил девушек присесть на кушетку. — Это совсем новый салон в сети наших магазинов, и нам нужны люди. Вам я предлагаю место помощницы модельера, если, конечно, вы и правда умеете шить. Для вас, мадмуазель де Нартек, пока могу предложить место манекенщицы. С вашей внешностью и фигурой это будет в самый раз.

— Ах, нет! Боюсь, мои родители не одобрят такой поступок. — Мими нервно теребила складку платья. — И потом, я не думаю, что надолго останусь здесь, меня ждут…

— И все же, подумайте. Небольшое испытание для вас обеих завтра, испытательный срок два месяца. Жалование 40 франков в неделю. Теперь прошу меня извинить, надеюсь завтра увидеть вас обеих. Дамы, — он поклонился и исчез в глубине магазина.

Едва сдерживая себя, подруги добежали до бульвара и, обнаружив свободную лавочку, расположились на ней.

— Нет, ты слышала, 40 франков в неделю! — у Дениз сверкали глаза. — И это тебе не тяжелые корзины ворочать. Модельером, в Париже! Мими, я просто не верю, я не верю!

Мими восприняла все куда более спокойно.

— Подожди. Может быть стоит сначала подумать о просьбе Люси? И потом, разве ты не собираешься вернуться домой, в Монпелье? — Она старалась рассуждать как взрослая. — Я не думаю, что твоя тетушка одобрила бы такое. Мать Эмилия всегда говорила, что девушка должна быть благочестива и скромна. А вообще я возмущена — зачем ты наврала, как нас зовут?

— Мими, я не думаю, что моя тетушка захочет когда-либо меня видеть. И я не собираюсь возвращаться в Монпелье. Ты забыла, что у меня в жизни только две возможности. Успешно выйти замуж за какого-нибудь богатого старикана или постараться самой обеспечить себя, хоть это и «не благочестиво». А так как это «не благочестиво», незачем, значит, раскрывать наши с тобой выдающиеся фамилии. Кому, скажи на милость, нужна нищая дворянка де Каркассонн? Да никому. А хорошая портниха Дениз Кассон, пожалуй, неплохо переживет эту зиму.

И пока Мими пыталась найти веские причины не принимать поспешных решений, Дениз уже тащила ее ко входу в метро и громко рассуждала о том, какая квартирка им нужна и как вести себя завтра на испытании.

Если бы подруги не были так увлечены своим нежданным успехом, они, наверное, обратили бы внимание на двух молодых людей, спешивших по бульвару им навстречу. Один из них, с темными вьющимися волосами, настойчиво втолковывал товарищу:

— Серж, пойми, ты не можешь сейчас прервать занятия. На следующей неделе у нас две важных лекции по математике и срок сдачи чертежей по тепловым машинам. Если ты сорвешь сроки, у тебя перед экзаменом будет неделя без сна как минимум. А про день рождения Марион в среду ты тоже забыл?

Второй собеседник, сероглазый, с развевающейся на ветру каштановой гривой, смиренно слушал, иногда пытаясь вклиниться с оправданиями. Наконец ему это удалось:

— Но Мишель, и не поехать я тоже не могу. Отец едет встречать брата, я тебе рассказывал уже, это мой дядя Ренан, торговый капитан, он очень просит меня поехать с ним, говорит, нужна будет моя помощь, они кого-то там везут из Африки, я как следует еще не разобрался. Марион… Марион мне уже порядком надоела. Она не пропадет. Вокруг нее все время вьется этот белобрысый франт с научного, вот пусть теперь он ее истерики и выслушивает.

Серж и Мишель, поглощенные своим разговором, тоже не заметили двух провинциалочек. Студенты продолжили свой путь к вокзалу, а девушки, стараясь не выказывать неловкость, начали спуск в метро.

Когда в понедельник Эскривен, как обычно, явился утром на работу, переоделся в ливрею и приготовился изображать примерного лакея, то он был крайне удивлен, обнаружив, что парадные ворота замка и дверь, ведущая в большой зал, все еще заперты. Отпирать и запирать ворота было обязанностью Насдака и смотритель замка никогда и никому не позволял это делать. Эскривен подивился, пошел сам за ключом, и, не обнаружив его на привычном месте, отправился в комнату смотрителя узнать, что случилось. Шел он не торопясь, во-первых, потому, что было утро понедельника, а все знают, что в понедельник спешить нельзя. Во-вторых, он вовсе не горел желанием побыстрее увидеться со смотрителем. Насдак не пользовался любовью и уважением работников замка Сен-Клер. Мужчин обижали его придирчивость и болезненная страсть к мелочам. Женщины почему-то не любили, когда их щипали пониже спины и с кривой улыбочкой задавали вопросы, как им спалось прошлой ночью и что снилось.

Так, не торопясь, Эскривен добрел до жилой комнаты Насдака, нашел ее открытой, прибранной и пустой, двинулся дальше по коридору, потом дернул за ручку кабинетной двери, дернул еще раз, посильней, постучался раз, другой, третий и не получил ответа. Тогда он сделал то, что не мог себе позволить примерный лакей, но что Эскривен, не бывший на самом деле образцом домашнего слуги, довольно часто себе позволял. Он нагнулся и посмотрел в замочную скважину.

То, что он там увидел, заставило его отскочить от двери, зажать рот рукой, не давая вырваться вскрику, и побежать в комнату Насдака — ближайшее от запертого кабинета место, где был установлен телефон.

Через час полицейский инспектор, сидя за краешком стола строчил свой протокол, Эскривен, переминаясь с ноги на ногу, маялся у него за спиной, садовники, уборщицы, кастелянша и кухарка, срочно вызванные нарочным, недоуменно переговариваясь, толпились в коридоре.

Дверь кабинета была взломана, выдранные внутренности замка неловко качались на жалобно скрипящих шурупах. Тело Насдака, уже снятое с веревки, теперь лежало у стены, накрытое простыней, срочно вытащенной из кастелянских запасов, и ожидало прибытия полицейского врача и кареты из морга. Обрывок веревки все еще болтался, свисая с перекладины у потолка. Зеленые шторы были раздвинуты, свободно пропуская мягкие лучи октябрьского солнца, и от обилия света комната казалась Эскривену непривычной и чужой.