Дарья Иволгина - Новгородская ведьма

— Но… — попыталась вмешаться Гвэрлум. Она хотела было сказать, что ей страшно оставаться здесь одной, без знакомого лица, однако язык присох к небу, и она не смогла вымолвить больше ни слова.

Сольмира встала и, покорно свесив голову, пошла прочь. Хотеславец тихонько захихикал, глядя ей вслед.

Пожега коснулась лица Наташи. Рука у старухи оказалась холодной, почти ледяной, и чуть влажной. Гвэрлум вздрогнула. Она понимала, что находится в самом сердце обители Зла. Темного эльфа это, по идее, не должно сильно беспокоить. Гвэрлум принадлежала к тому разряду «черных эльфов», которые в глубине души считали, что у зла тоже может быть человеческое лицо.

Оставалось только надеяться на то, что Пожега разделяет это мнение.

Старуха не повела девушку в дом. Вместо этого она взяла ее за руку и потащила за собой в чащу леса. Хотеславец, посмеиваясь и подпрыгивая, бежал следом.

Стало совсем темно. Гвэрлум поминутно оступалась в отличие от старухи, которая шагала твердо, как будто видела в темноте не хуже, чем днем. Избушка давно осталась позади. Ночная влажная прохлада покусывала за плечи, студила щеки. Из леса поднимался туман.

Все трое вошли в низину, густо заросшую папоротниками, Гвэрлум подумала, что здесь, должно быть, водятся змеи. Страшновато идти без резиновых сапог вот так, вслепую. Наступишь на гадюку — и объясняй ей потом, что ты не хотела, что это недоразумение и вообще вышло по случайности.

А старуха никакого страха, похоже, не испытывала. Между папоротниками туман лежал густой, как манная каша, он медленно колебался под ногами и шевелился, словно живой.

Вдруг Наташа заметила впереди крошечный огонек. Маленькую красную точку. К этой точке и шла старуха, уверенно разводя руками тугие ветви елей. Гвэрлум с трудом поспевала за ней. Точка огня становилась все больше и наконец превратилась в костер, возле которого никого не было. Огонь горел сам собой в совершенно пустом лесу, среди сырых стволов и мокрых папоротников, в тумане. Это было по меньшей мере странно.

«Колдовство, — подумала Гвэрлум, содрогаясь. — Настоящее!»

Пожега уселась возле огня и жестом велела Гвэрлум сделать то же самое. Наташа подчинилась. Мальчишка устроился с другой стороны и запустил горячие, цепкие, как у обезьянки, руки Наташе под платье.

Она ощутила внезапную слабость. Было страшно, больно и противно, но сопротивляться сил уже не оставалось.

Хихикая и тряся головой, Хотеславец поднял Наташин подол. Затем послюнил палец и принялся возить по ее бедрам. Она вздрагивала каждый раз, когда ощущала на себе прикосновение сладострастных звериных лапок.

Пожега равнодушно смотрела в пламя, которое раздувалось само собой под ее взором. Гвэрлум едва не плакала. Мальчишка, посмеиваясь, щипал ее за грудь и плечи. «Синяки будут, — думала Наташа. — Как я Флору это объясню?»

Потом ей на ум пришло, что Флор еще ни разу не позволил себе увидеть ее обнаженной, и рыдание подкатило к самому горлу Наташи.

Хотеславец уложил ее на землю и прыгнул сверху. Наташа накрыла глаза. Видеть над собой отвратительное, смазливое личико, искаженное похотливой гримасой, было выше ее сил. Мальчишка ткнул ее между ног острым, тонким удом — раз, другой. Наташа молча заплакала, не разжимая зубов.

И вдруг он остановился и закричал. Ледяное семя обожгло Гвэрлум. Она вывернулась, боясь одного: что может зачать от поганого мальчишки. Однако бояться ей было нечего. Пожега повернула голову в ее сторону и спокойно произнесла:

— От этого не понесешь. Его семя проклято. Все уходит в землю. От него только папоротники вырастают.

Гвэрлум, плача, обтирала ноги так яростно, словно хотела содрать с себя опоганенную кожу. А мальчишка принялся зевать во весь рот, чесать себе лицо ногтями и, наконец, повалился на землю.

— Заснул, — сказала Пожега. — Расскажи мне, что тебе хочется. Только без всяких там клятв насчет того, что не будешь творить зла. Прямо говори, что на сердце.

— У нас в доме сейчас лежит раненый человек, — начала Гвэрлум. — Мне жаль его. Я думаю, он хороший… Слуга по нему убивается, как по брату единокровному.

— А ты думаешь, почему? — спросила Пожега. Она сорвала травинку, сунула в рот, пожевала немного и выплюнула в огонь. Пламя вдруг взлетело почти до середины ствола сосны и загудело, точно в печной трубе.

Гвэрлум немного подумала.

— Ну, если бы он был плохой, — выговорила она наконец, — вряд ли бы его жалели. И то, что он рассказывает про взятие Казани. Про пленников, которых они освобождали. Да и вообще — про разное…

— Хочешь его вылечить? — спросила Пожега.

Гвэрлум несколько раз решительно кивнула.

— Это дело возможное, — сказала старуха.

«Почему старуха? — подумала внезапно Наташа. — Отчего я постоянно именую ее в мыслях старухой? Она не так уж и стара. Лет сорока, быть может. Впрочем, в шестнадцатом веке это серьезный возраст. Руки дряблые, шея обвисла — поэтому, наверное. Но вообще-то она еще очень сильная…»

— Мне кажется, будет хорошо, если он поправится, — сказала Гвэрлум. — Это не потому, что я в него влюбилась. Я совсем другого человека люблю. И хочу за него замуж.

— Теперь мне нужны имена, — тихо молвила Пожега. — Без имен ничего не получится.

— Я люблю человека, которого зовут Флор Олсуфьич, — сказала Наташа. — Его привораживать или там что еще — не нужно. Он и сам меня любит.

— Тебя-то? — переспросила Пожега и вдруг устремила прямо на Гвэрлум резкий, проницательный взгляд. — Тебя, порченую? Тебя, грязную? Как тебя может любить такой человек, как Флор?

— Не знаю… — Гвэрлум поняла, что сейчас расплачется.

Конечно, Пожега права. Флор — человек совсем чистый, а она, Наташа Фирсова, уже изрядно потасканная девица. И вопросу нет. «Боже мой, Боже мой, ну почему я такая дура разнесчастная!» — в отчаянии думала Гвэрлум.

— А боярина как звать? — продолжала Пожега равнодушно и безжалостно.

— Андрей… Князь Андрей Палицкий…

Гвэрлум было уже все равно. Наташа, Андрей. Наташа Ростова, кстати, тоже была не без греха. А Андрей Болконский ее простил. Правда, он потом умер.

Пожега вздрогнула. Наташе даже не показалось удивительным, что ведунья из глухого леса знает всех этих людей. В конце концов, речь шла о боярине, человеке видном, известном. А Флор — тоже персона заметная. У него свой дом и корабль. И торговлю он ведет.

— Я тебе кое-что покажу, — сказала наконец травница. — Получишь ты от меня растение, которое хоть кого на ноги поднимет. Только запомни, как следует поступить. Возьмешь два листика, сваришь их в воде. Смотри, долго вари — должно две капельки только остаться. И эти капельки добавишь боярину в питье. Я слова над ними скажу, тебе их знать вовсе не надобно.