Дарья Иволгина - Новгородская ведьма

Таких песен Эльвэнильдо знал во множестве. Андрей Палицкий не понимал почти ничего из произносимых певцом слов (оно и к лучшему, быть может, ибо ролевое творчество по большей части… как бы это помягче сказать… бесхитростно). Но звенящий, грустный голос менестреля, берущие за душу гитарные аккорды и тихая мелодия делали свое дело: раненый открывал глаза и начинал тихо улыбаться.

Он понимал, о чем на самом деле эта песня: о звездах, о бесконечности дороги, о существовании надмирных красот. А что выражено коряво — так это от того, что словами вообще невозможно выразить эту божественную красоту жизни. Недаром у апостола Павла, при всей его филологической одаренности, не нашлось ни единого слова для того, чтобы описать увиденное на небе. «Око не видело, ухо не слышало» — вот и все, что он смог вымолвить.

Поэтому стихи об этой вечной красоте могут быть прекрасными, как у Гумилева или Пушкина, а могут быть ужасными — как у того безвестного менестреля, чью песню Эльвэнильдо добросовестно исполнял возле постели раненого боярина, — все это не имеет значения. Главное — вне слов, между строк и нот. Неизреченное, вечно-прекрасное. И Андрей Палицкий это ощущал всем своим натруженным, израненным телом, всей своей чуткой, истончившейся от болезни душой.

Наташа тоже слушала особенно, погружаясь в песню, как и воду, всем своим существом. В ее душе зрело одно очень важное решение. Она решила спасти Андрея любой ценой. И дли этого нынче же ночью отправится вместе с Сольмирой к Пожеге, дабы поступить к мудрой старухе в ученицы.

Из дома выбирались вечером. Плохо следил Лаврентий за девицей, которую прочил в невесты родному брату! Слишком уж заняты все были умирающим боярином, чтобы смотреть еще за Натальей, догадываться, что таит она на душе. А уж тем более Сольмира, которая к тому времени прочно угнездилась в девичьей светелке, не занимала хозяйских мыслей. Эта женщина казалась совсем безобидной. Учила Наташу рукоделию — в том все мужчины в доме, включая Сергея, усматривали одну только пользу. Вела с ней тихие беседы — но и в этом греха нет, женщины любят поболтать, находя в разговор особенную сладость.

Даже странная внешность Сольмиры не вызывала подозрений. Опять же, ничего удивительного. Сольмира — странница, из тех людей, что полностью предали себя на волю первого встречного, находя в ней волю Божью, — а таковые люди всегда немного юродливы.

Юродов же традиционно на Руси уважали. Особенно много их развелось как раз во времена Иоанна Грозного — прежде Русь славилась своими тихими «лесными» преподобными, что уходили в глухие чащобы, на берега безмолвных озер, и проводили там годы в созерцании и молитве.

Бурное социальное переустройство государства Российского, начатое покойным царем Василием и столь успешно продолженное его сыном Иоанном, вызвало к жизни и новый тип святого. Юродивые ходили по дорогам, обличали социальные пороки, говорили людям правду, предрекали беды и радости, уговаривали покаяться, пока не поздно.

Эту личину и надела на себя Сольмира, когда взялась ходить по северо-западу великой страны с рукодельной корзинкой в руке и тайной на сердце.

А Пожега обитала совсем неподалеку, в лесу, почти у самой окраины Новгорода.

Туда и направились женщины, улучив минуту и выбравшись из дома втайне. Уже сгущались сумерки; Новгород погружался в ночь. До вечерней зори ушли женщины. Лаврентий вел с Эльвэнильдо долгую богословскую беседу; Авдейка плакал в иконном углу — вымаливал барина у Богородицы; Андрей спал; Неделька — грешник! — с конюхом приголубливал второй штоф горькой настойки… Кому следить за тем, что делает Наталья? У нее и служанки-то не было. Дом у братьев холостяцкий, для женщины плохо приспособленный.

Пару раз Лаврентий задумывался: не попросить ли у Андрея сарацинскую пленницу, чтобы ходила за Натальей, но все как-то язык не поворачивался. Человек при смерти, а его об одолжениях просят. Лучше потом самим кого-нибудь подыскать. Сирот на свете много.

В лесу было куда темнее, чем на берегу Волхова, но Наташа храбро ступила вслед за Сольмирой на узкую тропинку. Деревья почти тотчас сомкнулись у них за спиной. Как будто пошли женщины в темную комнату и закрыли двери. В небе между высокими кронами деревьев начали уже зажигаться звезды. Они казались далекими, как будто Наташа смотрела на них из колодца. Там, на небе, шла своя жизнь, медленная и торжественная. И Наташа, шагая вслед за своей провожатой, думала об этом совершенно как князь Андрей Болконский на Аустерлицком поле.

Князь Андрей! Наташа!

Гвэрлум неожиданно вздрогнула, таким таинственным и даже роковым показалось ей вдруг это совпадение имен. Как Наташа Ростова пыталась спасти князя Андрея, уходящего от нее, от людского мира, от суеты и шума — в небытие, так и она, Гвэрлум, сейчас попробует сделать то же самое… «Господи! — взмолилась Наташа, поглядывая на звезды. — Позволь мне сделать это доброе дело!»

Сольмира как будто почувствовала обращение своей спутницы к Богу, потому что обернулась в тот же миг и сверкнула глазами.

— Скоро придем, — обещала она, улыбаясь. — Скоро ты познакомишься с Пожегой… Она тебя научит всему.

Наташа слабо улыбнулась в ответ.

Может быть, то, что она замыслила, — нехорошо? Но из художественной литературы Наташа Фирсова твердо усвоила: церковные запреты на травничество и ведовство — пережиток и суеверие, а сами травники — народные лекари, которые, вопреки всяким запретам, спасали людей.

В голове у Гвэрлум рисовались картинки: раненый воин в полотняной рубахе, прекрасная босая девушка с распущенными волосами находит его где-нибудь на болотах, куда он сумел уйти от врагов; затем — долгое исцеление от ран, ароматные травы, тихое кипение воды в очаге, женские руки, ласково трогающие воспаленные виски молодого мужчины… Ну и, конечно, любовь. Невозможная, но преодолевающая все преграды.