Дарья Иволгина - Новгородская ведьма

Практическое руководство для иконописцев представляло собой словесное описание святых. Чтобы в точности знать, как изображать их на иконах. Например, Николай Угодник — пожилой мужчина с круглым лицом, большими залысинами по обе стороны лба, выражение лица строгое, на плечах большие черные кресты. Может представляться по пояс, оглавно или в рост. В иных случаях держит в одной руке меч, а в другой — церковь (Никола Можайский). А Иоанн Златоустый — немолодой мужчина с узким, удлиненным лицом, в церковном облачении, взгляд опять же строгий… А братья Флор и Лавр, каменотесы (ну надо же! вот не знал!), показываются вместе с домашним скотом, преимущественно с лошадками, на зеленом лугу. Оба — в виде молодых людей приятной наружности.

Особое внимание уделялось в «подлинниках» бородам. Каких только бород не описывал безвестный составитель текста! И «брада Василия Кесарийского», и «таковая же, но покороче», и «брада величеством», и «брада седа, подоле Николиной», и «брада Златоустова» (то есть, как у Иоанна Златоуста, того самого, которого штудировал Арамис…), и «брада узка и долга», и «брада надвое размахнулась», и «брада токмо зачатие, еще не выросла»… Под «зачатием», видимо, имелась в виду «трехдневная щетина», усмехался по-доброму Эльвэнильдо, представляя себе всех этих святых со столь разнообразными «брадами».

Борода, похоже, составляла главный символ достоинства мужского лица. Отсюда понятно, почему иконописцы не рисовали ее на физиономиях злых духов, а также Каина и Иуды… О, бедные, бедные все эти «брады величеством», «с пятью космочками», «кучеватые», «в наусии», «рассохатые», которые столь безжалостно обрезал царь Петр! А в школе, помнится, над этим посмеивались. И в фильме «Сказ про то, как царь Петр арапа женил» — тоже…

Харузин потрогал собственный подбородок. «Брада зачатие», в полный рост. Ну ладно, до «величества» еще дожить надо.

Книга, которую старательно читал Харузин, носила витиеватое наименование: «Книга, глаголамая Подлинник, сиречь описание Господским праздником и всем святым, достоверное сказание, како воображаются и каковым образом и подобием о всем свидетельствуют и извещают ясно и подробну».

Это склонение — «Господским праздником» вместо «Господских праздников», «чему?» вместо «чего?», — поначалу смущало Сергея и сбивало его с толку, а потом как-то быстро вошло в привычку. Как-то раз, помнится, рассказывала — кажется, Наталья, — курьез: какой-то шибко умный корректор в тексте молитвы «Отче наш» сделал поправку: вместо «должником нашим» написал «должникам нашим». Там тоже какой-то ненормальный славянский падеж.

Тексты казались Харузину очень выразительными. Образы святых так и вставали у него перед глазами:

«Собою сед, брада невеличка, курчевата, взлыз, плешат, на плеши мало кудерцев; риза багор, пробелен лазорем, испод набело лазорь; в одной руке Евангелие, другою благословляет»…

Или: «На мученице Екатерине риза лазорь, испод киноварь, на голове венец царский, власы просты, аки у девицы, рукава широки, в правой руке крест, а в левой свиток, а в нем пишет: Господи Боже, услыши мене, даждь поминающим имя Екатерины отпущение грехов и в час исхода его проводи его с миром, и даждь ему место покойно»…

Словом, больше всего эти описания напоминали полную милицейскую ориентировку. Встретишь такого святого — ни за что не ошибешься. Сергею почему-то хотелось узнавать святых в лицо — на иконах, в храмах… Ну хотя бы для того, чтобы не чувствовать себя здесь полным дураком.

Как всякий ролевик, то есть человек, относящийся к категории «неформальной молодежи», Харузин несколько раз попадал в милицию. В первый раз группу фехтовальщиков задержали за драку в общественном месте с применением оружия. Поединок действительно был тогда довольно жестокий. А милиция еще не привыкла к мечам из старых хоккейных клюшек и время от времени квалифицировала их как оружие.

Второй раз они большой компанией «нарушали спокойствие», распевая ирландские песни и исполняя ирландские танцы. Ехали с игры по «Королю Артуру». Это была просто очередная «Артуровка», неизвестно какая по счету. За ролевой сезон, который начинается с таянием снегов и заканчивается в ноябре, когда от ливней раскисает земля и невозможно поставить палатку, таких «Артуровок» по всей стране проходят десятки. Народ едет в основном потусоваться, попеть ролевые песни, пообщаться, скрестить оружие — в общем, «размять кости». Незатейливые, со стандартными правилами, такие игры обычно хорошо удаются.

И прежде всего — потому, что от них никто не ждет никаких особенных откровений. Ни «катарсиса», ни переживаний близости Всевышнего — как это случается на играх «мистерийных», со сложными, выпендрежными правилами. Бесхитростная «Артуровка» — это жизнь и смерть «условного средневековья». Это — длинные платья и распущенные волосы под венками у девушек, это — благородные поединки и возвышенные песни на могилах героев. Есть, конечно, где-то там Артур, Мерлин, но это мало что решает в данной игре.

И вот, на обратном пути, ребята все не могли остановиться. То принимались танцевать, то пели, причем многие так и остались в ролевых костюмах; а местный монах из Гластонберийского аббатства, в рясе из мешков, в которых обычно грузят картофель, препоясанный жутким с виду кусачим «вервием», расхаживал вокруг босиком и важно говорил проповедь.

Происходило все это в небольшом городке. Электрички не было больше часа. В конце концов, шумное действо начало утомлять местных жителей, которые также обитали поблизости (ибо непосредственно от станции помещались другие культурные ценности — то есть отделение милиции и магазин). И святого отца вкупе с менестрелем загребли в ментовку.

Это вызвало страшный ажиотаж у прочих благородных рыцарей и дам. Святой отец был немедленно провозглашен мучеником за веру. По каковому поводу собрался целый митинг. Менестрель, пострадавший вместе с монахом, также вызвал всеобщее сожаление, особенно у дам. Некоторые периодически падали в обморок и со слезами на глазах вспоминали о достоинствах безвременно погибшего юноши.

Тем временем оба «страдальца» сидели в кутузке в компании местного алкоголика и дебошира, который ужасно презирал их за… антиобщественное поведение. Свое презрение он высказывал и словесно, и мимически, то есть отворачивался и комментировал наружность арестованных, обсуждая это с сонным, толстоватым дежурным…

Ребят вызволили за несколько минут до появления электрички. Заплатили какой-то символический штраф — сколько сумели собрать денег. Выкупленные из плена, страдальцы появились на платформе и были встречены триумфальными воплями. К счастью, поезд пришел почти тотчас, так что всю «Артуровку» не успели схватить вторично за сверхантиобщественное поведение… Там-то, в отделении милиции, Сергей и слышал, как дежурный записывает ориентировку. Кто-то диктовал ему в телефон: «…рост средний… волосы русые…» — а дежурный, бормоча под нос, черкал в блокноте. Факсов в этой глуши не водилось, и фоторобот не выползал из аппарата, хмуро таращась на дежурного с листка бумаги — как это показывают в полицейских сериалах, вроде «Особого корпуса».