Дарья Иволгина - Новгородская ведьма

— Это исключено, — серьезно ответил Кроуфилд. — Ибо покойник упокоился в волнах этого прекрасного серо-синего моря.

Бражников постучал себя пальцем по виску, намекая на явную умственную неполноценность «басурмана».

(«Басурманами» строптивые новгородцы именовали тех, кто не был сугубо православным, в том числе, естественно, ливонцев-«латинов» и англичан-«лютеров», хотя в последнем случае определение было неточным).

Кроуфилд не обратил на жест своего «пилота» ни малейшего внимания.

— Флор и Лавр — оба прекраснейшие юноши, — невозмутимо продолжал англичанин. — Я сильно рад, что имел с ними знакомство.

— Лавр теперь, говорят, в монахи подался, — сообщил Бражников. — Не знаю уж, какой из него монах. Вообще он тихоня был, водки не пил, пиво презирал, вина в рот не брал… Только мед на Пасху, помню. Разок… А Флор — тот молодец… И плавает. Точно тебе говорю, Крофилд, в Ревель он отправился. А мы, гляди ты, его нагнали.

— Я хочу с ним встретиться и иметь разговор, — заявил неожиданно Стэнли Кроуфилд.

— На что тебе? — Бражников подозрительно покосился ни англичанина.

— Я хочу делать с ним общее пари! — объявил Кроуфилд. — Мы еще давно говорили, что кравеель лучше, чем эта кубара…

— Ну, — насупился Бражников. — Твоя кравеель, конечно, хорошая, но и наши ребята не промах. Не корабль по морю плавает, а люди. Тут от тупой деревяшки мало что зависит.

Кроуфилд заметно обиделся.

— Мой кравеель — не тупая деревяшка, — объявил он. — Это твоя голова — тупая деревяшка, глупый басурман.

Бражников захохотал, однако штурвал продолжал держать твердо.

— Это ты басурман, а я-то православный, — сказал русский «пилот». — Вот что. Если ты такой умный, давай, догоняй Олсуфьича и предлагай ему свой спор. Я тебе без всякого спора говорю, что Флор тебя обгонит…

— Ну, у меня же русский «пилот», — напомнил Кроуфилд и выпустил в небо несколько извивающихся колец дыма.

Флор, конечно, заметил чужой корабль. Однако флаг на грот-мачте его несколько успокоил. Он видел, что судно торговое, и предполагал, что оно вышло из Новгорода. Тем не менее, несколько человек из команды Флора вооружились и приготовились в случае необходимости дать отпор. Силы, судя по всему, должны быть равны. Пушек на встреченном «купце» не было.

«Святая Анна» повернулась носом к ветру и начала дрейфовать. Кравеель быстро приближалась. Скоро можно было уже разглядеть весело раздутые паруса и носовую фигуру. В фас лицо женщины выглядело диковатым, терялось обаяние ее чеканного профиля и почти незаметны были красиво сбегающие по плечам локоны.

— Это «Екатерина», — сказал один из моряков.

Флор быстро повернулся к нему.

— Ты знаешь этот корабль?

— Английский, — сказал моряк. — Принадлежит какому-то рыжему… Погоди-ка, Олсуфьич, имя вспомню. Чудное… Крофилд. Точно, Крофилд.

— А, Кроуфилд! — обрадовался Флор. — Знаю его. Хороший моряк. Любит корабли и море, но больше всего, конечно, любит хорошую прибыль.

— Ну, это как мы все… — неопределенно протянул другой моряк.

Флор засмеялся, предвкушая встречу со старым знакомцем. Скоро от борта «Екатерины» отвалила шлюпка. Олсуфьич разглядел на веслах еще одного знакомца — Бражникова.

— Ну, ребята, держитесь! — воскликнул Флор. — Англичанин зачалил Тимофея.

— Какого Тимофея? Уж не Бражникова ли? — забеспокоился старый матрос, дядя Ляпун, которого бесконечно уважали на «Святой Анне», поскольку он выходил в море уже в те годы, когда остальные члены экипажа только-только учились ходить по земле, держась за мамкину юбку.

— Именно что Бражникова! — Флор махнул рукой. — Вон он, рожа красная.

— Ну, правда, держись! — сказал дядя Ляпун. — Бражников-то лучше всех из новгородских.

— Так уж и лучше! — обиделся Флор, преувеличенно хмурясь.

— О тебе, Олсуфьич, речи нет, — отмахнулся дядя Ляпун, но озабоченность сохранил. — Ты, конечно, хорош, тут и спору нет, но вот Бражников… Давно я его знаю… Ну, страшенный оторва. Эх, ребята, держись! — заключил он и отвернулся.

Шлюпка ударилась о борт «Святой Анны». Сбросили лестницу.

Первым на корабль забрался англичанин. Ловкий, как обезьяна, несмотря на тесный неудобный костюм, пыхающую трубку в зубах и довольно нескладное сложение. За ним, пыхтя, вскарабкался Тимофей. Двое остались в лодке, на веслах.

Англичанин с усмешкой огляделся по сторонам.

Флор подошел к нему, протягивая руку в знак приветствия.

Англичанин сказал:

— О, Флор Олсуфьич! Я до крайности рад тебя увидеть!

И пожал ему руку.

Остальные сгрудились за спиной своего капитана, который одновременно с тем был и «пилотом». На англичанина поглядывали и на Тимофея Бражникова. От Тимофея пахло водкой — верный признак того, что штурман «Екатерины» нацелился на серьезные размышления.

— В Ревель? — спросил Флор англичанина.

— Разумеется.

— О грузе не спрашиваю, — сказал Флор. — Не мое это дело.

— Ясно, — англичанин кивнул. — Я ведь тебя тоже не спрашиваю.

— А хоть бы и спросил, — заявил Флор с вызовом. — Да я тебе и так расскажу. Пушнина, воск, а из завезенных товаров — пряностей бочонок и красного дерева два ласта.

— У меня груз железа из Швеции и норвежская рыба, — сознался англичанин. — Не так пышно.

— Пряностям завидуешь? — прямо спросил Флор.

— Завидую! — признался англичанин. — Товар — мать прибыли.

— Интересно, кто ее отец? — пробормотал Флор.

Кроуфилд громко расхохотался.

— Боюсь, зачастую это незаконнорожденный ребенок! — выпалил он.

Флор чуть нахмурился, но тут же сообразил, что Кроуфилд вряд ли знает всю историю о его происхождении.

Почти все в Новгороде считали, будто близнецы — посмертные дети боярина Димитрия Палицкого от Анастасии, законной его супруги. О разбойнике Опаре Кубаре, который был истинным отцом братьев, ведали очень немногие. И эти немногие хорошо умели держать язык за зубами.

Англичанин глядел на своего русского приятеля ясными желтыми глазами и улыбался во весь рот.

— Хочу пари, — сказал он.

Флор улыбнулся в ответ.

— Пари? Спор, что ли?

Как всякий истинный уроженец Великого Новгорода, Флор в душе был драчлив и ничего так не любил, как поспорить и выиграть.

— О, это называется пари! — повторил англичанин. — Кто из нас первый дойдет до Ревеля? Моя кравеель — отличным корабль. И мой «пилот» — отличный «пилот».

Бражников шутовски поклонился. Затем багровое лицо «пилота» вновь стало крайне серьезным — он осматривался на корабле-сопернике, прикидывая возможности.

— Ну, у меня тоже кубара недурна, — сказал Флор. — И «пилот» не без царя в голове.

— Это ты о себе? — осведомился Бражников, вдруг вмешиваясь в разговор.