Дарья Иволгина - Новгородская ведьма

— О! — обрадовался англичанин. — Это хорошо!

И два дымных колечка из его трубки заплясали в воздухе, извиваясь и сплетаясь, как будто они тоже радовались Флоровой удаче. У Кроуфилда была эта замечательная черта: он не завидовал и не огорчался, когда слышал о том, что кому-то улыбнулась судьба.

Напротив. В любой момент англичанин готов был поднять бокал за счастливчика.

— Однако это плохо, — вдруг омрачился он, — потому что мне ведь требуется хороший «пилот». Мой умер.

— С ума ты сошел, басурман глупый, — сказал ему «арап». — Да кто же к тебе теперь пойдет! Умер! Что хорошего на корабле, где умер «пилот»?

— О, ты прав, — изумился англичанин. — Однако я думаю, что пойдет какой-нибудь и ко мне. Потому что русские люди любят риск. Когда риск, тогда интерес. Я разве не прав?

— Да ну тебя! — сказал «арап». — Глупый ты человек, Стэнли. Одно слово, англичанин. Никто к тебе не пойдет. Молчал бы лучше.

— О, молчать всегда лучше, — охотно согласился Стэнли Кроуфилд. — Однако я думаю, что какой-нибудь хороший русский «пилот» согласится плыть на «Екатерине». Мой корабль — очень хороший. Он построен по чертежам!

Конечно, прав оказался «глупый» англичанин: сыскался среди русских мореходов такой, который захотел плавать на «Екатерине», ничуть не убоявшись участи недавно умершего «пилота». Это был известный в порту Тимофей Бражников, имевший славу горького пьяницы.

Однако Бражников не был пьянчугой в прямом смысле этого слова. От разной выпивки у него делалось разное расположение духа, и он умело управлял собственной персоной, точно кораблем, вливая в нее строго отмеренные порции строго определенных хмельных напитков. Так, от крепкого да горького, употребленного в малом количестве, лучше думалось; от вина кислого улучшалось зрение; от меда сладкого быстрее становилась реакция; а от английского пива Тимофей впадал в полное расслабление.

Что и произошло с ним на третий день безвылазного сидения Кроуфилда в кабачке. Тимофей пришел в себя только на палубе «Екатерины», а обретя способность соображать, изумился:

— Ой, ребятушки, где же это я?

Англичанин с улыбкой поглядывал на него сверху вниз.

— «Екатерина» — мой корабль. Можешь все тут осмотреть, времени достаточно, ибо мы вышли в море.

— Ну! — удивился Тимофей еще пуще и вдруг сощурился. — Да это ты, а?

— О, ты меня узнал! — обрадовался Кроуфилд.

— Стен… ли, — вспомнил Тимофей Бражников. — Крофил.

— Кроуфилд, — согласился англичанин.

— Это… — Бражников встал, огляделся по сторонам. — Мы, стало быть, в море… А куда мы плывем, а?

— О, мы плывем в Ревель, — сказал Кроуфилд. — Это отнюдь не секрет.

— Понятно… — пробормотал Бражников. — Слушай-ка, Кроуфилд, а как я здесь оказался, ты не помнишь?

— Разумеется, — сказал Кроуфилд и с удовольствием прикусил трубку крепкими желтыми зубами. — Мы с тобой встретились в порту. Помнишь?

— С трудом, — признался Бражников.

— В любом случае, это произошло. И мы с тобой пили пиво. Я тебя угощал.

— Ясно, — сказал Бражников. — У, морда басурманская! Напоил и загреб к себе на борт. До берега-то далеко?

Он подошел к борту и несколько секунд всматривался в туман, щуря глаза до боли.

— До Новгорода довольно далеко, хотя доплыть вполне возможно, — сказал англичанин. — Впрочем, нет моего совета так поступать. Я ведь тебе хочу хорошо заплатить.

— А, — вспомнил вдруг Бражников, — ты говорил. У тебя «пилот» помер. Да? Тебе ведь «пилот» требовался, а никто идти не хотел вместо умершего. Его какая-то хворь забрала. Так?

— Так, — кивнул англичанин. — Случилась беда.

— Угу, угу… Слушай, а куда мы идем?

— В Ревель, — терпеливо сказал Кроуфилд. — Я хочу показать тебе мои карты.

— Нужны мне твои карты… Где солнце?

Бражников поднял голову. Солнца на небе не обнаружил. Только туман и сквозь туман — тучи. Начал накрапывать дождь.

У Кроуфилда имелись астролябия, компас, хорошие карты, купленные за большие деньги в Кадисе. Он ходил по морю давно и имел давних, испытанных и любимых соперников. «Екатерина» обошлась ему в целое состояние. Поначалу Кроуфилд был только совладельцем корабля, однако последний рейс оказался настолько удачным, что англичанину удалось выкупить чужие доли. Теперь «Екатерина», его гордость, принадлежала ему одному.

Это был трехмачтовик длиной в сорок три метра и шириной в тринадцать. Он принадлежал к типу «кравеель», что означало, что обшивка его была набрана не внакрой, как делалось на судах устаревшей конструкции, а вгладь, одна доска вплотную к другой.

Чтобы не ослабить этим прочность корпуса, судостроитель, работавший в Хорне на Зюйдер-Зее, одной из голландских верфей (кстати — по хваленым чертежам, составлявшим предмет особой гордости Кроуфилда!), значительно усилил шпангоуты. Кравеель была стройной и имела отличную оснастку.

Когда «Екатерину» только-только спустили со стапелей, оставался риск потерять корабль прямо в гавани.

Нередки бывали случаи, когда суда шли ко дну, так и не выйдя в море. Мореплаватель в те времена вынужден был целиком и полностью полагаться на судостроителя, ведь квалификационных комиссий не было. Браковщиков приводили к присяге, чтобы они могли честно решать, годны ли корабли к дальнему плаванию; однако браковщиков всегда не хватало. И они тоже совершали ошибки.

И хорошо, если корабль тонул прямо в гавани, без всякого ущерба от непогоды, ветра, волн или грунта. А если такое случалось вдали от берегов?

Нет, Кроуфилду положительно повезло. Опять же, чертежи… Это решало почти все.

Тимофей Бражников оценил кравеель по достоинству и милостиво согласился встать к штурвалу. Английская команда, состоявшая из десяти человек, приняла русского «пилота» без возражений.

Кораблем управляли по очереди Бражников, Кроуфилд и еще один матрос по имени Аткинсон, долговязый хмурый парень с огромным носом и маленькими проницательными глазками.

Аткинсон молча слушал Кроуфилда и выполнял все его повеления.

Бражников, естественно, имел на любой случай собственное мнение и никогда не стеснялся его высказывать. Поэтому «Екатерина» шла довольно причудливым курсом.

На пятый день плавания впереди показался корабль.

Бражников прищурил глаз.

— Это «Святая Анна», — определил он. — Флора Олсуфьича кубара. Он ведь тоже в Ревель идет, знаешь?

Кроуфилд, который вышел на палубу посмотреть, с кем Господь привел встретиться в открытом море, обрадовался несказанно.

— О! — воскликнул он. — Я ведь помню Флора Олсуфьича еще в те годы, когда он был юношей. Я его хотел нанять вместо умершего.

Бражников плюнул за борт.

— Хватит об покойнике! — воскликнул он. — Да сколько же можно! Как бы нам с ним не повстречаться!