Ю_ШУТОВА - Дао Евсея Козлова

Она подошла к черному блестящему, прямо лучащемуся новизной, аппарату, водруженному на хиленькую этажерочку возле двери, сняла трубку, покрутила ручку. Я отвернулся к окну, стал смотреть на заснеженный двор. Мне было грустно, женщина, к которой так стремилась моя душа, женщина, которую я, кажется, всерьез полюбил, начала казаться мне уже не «чистым ангелом», а неким воплощением греха, разврата. Она проводила свое время среди пьяных самодовольных поэтов, людей, не ведающих, не желающих знать ни добродетели, ни верности, ни постоянства чувств. Какая-то из этих поэтесс, я прочел у Саньки в альбоме, фамилию не вспомню, а строчку вот запомнил, пишет: «Все мы бражники здесь, блудницы, как невесело вместе нам!» И это ведь не шутя и без всяких эвфемизмов, открытым текстом. А теперь еще оказалось, она выступала на этой чертовой «Вилле», а я весьма наслышан о нравах, царящих там. Это не просто кафешантан, где сорят деньгами нажившиеся на военных поставках спекулянты, молодчики-кокаинисты, продажные взяточники-чиновники и, говорят, даже сам Распутин, это бордель, публичный дом. Бежать… Немедленно распрощаться, забрать «Голема» и уйти навсегда. Не видеть ее, забыть, выкинуть из головы…

Предавшись столь печальным размышлениям, я не слышал телефонного разговора и очнулся, лишь при последних словах Жозефины: «Ну конечно, Ниночка, если ты так просишь… Только ради тебя… Да, сейчас прямо и поеду». Она повернулась ко мне:

– Представляете, Евсей Дорофеевич, мне даже просить не пришлось. Все складывается само собой. Сегодня заявлено выступление Марии Долиной [6] Мария Ивановна Долина (1868–1919) – известная русская оперная и не только певица. Во время Первой мировой войны выступала с благотворительными концертами. Пела патриотические песни. Особо много про нее найти в инете не удалось. Краткая биография в Википедии и кое-какие обрывки на разных сайтах. с патриотическими песнями, а она заболела и не приедет. А Виталий Федорович, это помощник Адольфа Сергеевича, привез цыганский хор. Надо патриотическое, а тут цыгане… И Ниночка сама меня слезно умоляла приехать и выступить вместо Долиной. Едем?

Она просто сияла. Я хотел, как задумал, отказаться и уйти, но неожиданно для самого себя ответил:

– Едем!

И снова авто мчалось сквозь темный замороженный город, выхватывая фарами редкие фигуры прохожих, пририсовывая им огромные черные пугающие тени.

Мы уже миновали Ушаковский мост и свернули с Новодеревенской набережной в какую-то улицу, как вдруг чуть не прямо под колеса метнулся человек с поднятыми руками, судя по высокой шляпе и толстому армяку, перепоясанному широким кушаком, извозчик или кучер. Жозефина резко затормозила, я едва не врезался лбом в стекло. Дверца открылась, и в салон просунулась заиндевевшая полуседая борода:

– Господа, помощи просим. Экипаж вон поломался, ось треснула. Барина подвезите. Просим покорно. Замерзнет барин. Недалеко тут. Окажите любезность.

В трех метрах на дороге, действительно, стояла, накренившись, карета, возле нее топтался невысокий господин в шубе и в махонькой островерхой шапочке на голове. Совсем не по сезону шапочка. Увидев, что авто остановилось, он двинулся в нашу сторону. Отстранив своего кучера, стал протискиваться в салон. Был это явно азиат с «монгольским» круглым безбородым и безусым лицом, узкими щелками глаз, лицом, по которому совершенно невозможно установить возраст. Ему могло быть и сорок лет, и шестьдесят. Усевшись на заднее сидение, произнес:

– Прошу меня извинить, господа. Мое имя – Доржиев Агван, я – настоятель буддийского дацана. Как видите, повозка моя поломалась. Не будете ли вы столь любезны, чтобы отвезти меня домой. Это недалеко, вдоль набережной. Это не займет большого времени.

Говоря все это, он протянул мне визитную карточку. Подсветив себе огоньком зажигалки, я прочел: «Цанид Хамбо Агван Лобсан Доржиев. Ширээтэ-лама дацана Гунзэчойнэй, Источника Святого Учения Будды, сострадающего всему живому» [7] Агван Лобсан Доржиев по происхождению – бурят, первый настоятель (ширээтэ-лама) нашего питерского дацана. Вот уж чью биографию стоит погуглить. Весьма интересная фигура. Строительство дацана в столице Российской империи – лишь одна страничка в его жизни. А было там много чего. . Что ж, не бросать же человека, мы развернулись и вновь выехали на набережную. Вертя в руках маленькую картонку, я подумал, что вот построен в городе уже и буддийский храм, и каких еще религий не представлено здесь у нас в столице. Разве что огнепоклонники еще не отметились, но, возможно, и за этим дело не станет. Представившись в свою очередь нашему неожиданному пассажиру, я спросил:

– И что, много ли у вас в храме прихожан?

– Нельзя сказать, много. В основном – монахи. Но приходят, интересуются. И вы заходите, я вижу вам не безразлично.

Видит он. Еще один мудрец восточный. Я даже разозлился. Вдруг неожиданно для самого себя.

– Нет уж, увольте-с. Я и родной православной религией не очень увлечен, и в ваши махаянские кружева запутываться не желаю.

Я, не оборачиваясь назад, спиной чувствовал улыбку на его гладком «монгольском» лице. Разговор заглох сам собою.

Через какое-то время справа за деревьями нарисовалась темная замысловатая громада. Крыша, как у пагоды, в несколько слоев, высокий шпиль. Из плотной ваты туч высунулась сырная голова луны, по металлу шпиля просквозила световая змейка. Тронув Жозефину за плечо, азиат сказал:

– Вот тут сверните, будьте любезны. Мимо дацана и сразу направо. Там мой дом.

Авто остановилось у четырехэтажного здания, на верхнем этаже кое-где едва светились окна. Пассажир наш учтиво распрощался, напоследок еще раз пригласив меня посетить храм, даже расписание богослужений мне выдал:

– Утром с десяти и с трех пополудни проводится хурал, присутствовать может каждый, ограничений у нас нет.

Я лишь поклонился молча, и мы умчались.

Авто наше подкатило к высокой оштукатуренной стене-ограде, но шоффер мой не остановился, проехав мимо распахнутых ворот, свернул влево, и вскоре оказались мы, видимо, на заднем дворе сего достославного заведения. Это и вправду был двор, ограниченный с одной стороны боковым фасадом ресторана, с противоположной же низкими кирпичными постройками, может, дровяными сараями, может, какими кладовыми, бог весть. Из двери вышел навстречу нам мужчина в шубе, накинутой на плечи, и сразу устремился к урчащему Форду. При ближайшем рассмотрении я не мог бы дать ему более тридцати лет, бывают такие молодые люди, выглядящие не по годам значительно. Вот и этот был таков, высок, поджар, красив, пожалуй. Но если спросить меня, каков он был, собственно, то и сказать ничего не смогу, не запомнилось ничего заметного в лице его. Жозефина вышла из авто первой, а когда я выбрался со своей стороны вместе с уже прирученным мною баулом, этот, значительный, стянув кожаную перчатку с ее руки, потянул ее к своим губам. Руку, конечно, не перчатку. И так фамильярно обратился к ней, меня даже передернуло: