Михаил Петров - За колымским перевалом

— Слишком много стали брать на себя, товарищ Жарченко! — возмутился Дубовцев. — Определять направление, характер, цель геологоразведочных работ экспедиции — кто вам дал на это право?

— И вы, второй секретарь, об этом спрашиваете? — Жарченко двинул приставной столик, прижав его к выпуклому животу Лисянского, вскочил, выхватил из внутреннего кармана брезентовой куртки красную книжечку. — Вот кто Дал мне на это право! Моя партийная совесть, о которой кое-кто здесь стал забывать! — Жарченко задохнулся, взял графин и стал пить прямо из горлышка. — Я трижды открывал на Теньке новые прииски, и не хочу этими же руками закрыть последний прииск в районе, а с вашей прытью этого недолго ждать придется. Мне надоело работать в подвешенном состоянии и держать в таком же идиотском положении сотни людей. Они едут в тайгу на три года по договору, а мы обязаны закрепить их здесь навечно. Чтобы они не валялись в бараках бобылями, а жили семьями. И сделать это не решением, которое только на бумаге останется, а…

Дверь в кабинет приоткрылась, заглянула Люба, технический секретарь.

— Собрались все, кого вы приглашали, Виталий Федорович.

Поздно вечером Тургеев, прежде чем уйти домой, зашел к Таркову. В кабинете было непривычно тихо. Заложив руки за пояс брюк, Тарков медленно расхаживал из угла в угол. Увидев Тургеева, оживился.

— Заходи. Отправил всех домой, захотелось одному побыть. — Он достал из сейфа бутылку коньяка. — Давай по глотку. Башка трещит.

— Пошли ко мне. Нина звонила, Валентина Никифоровна уже у нас.

— Ох, директор! — нарочито сердитым тоном проговорил Тарков. — Опять застолье. Вчера — день рождения Нины. Сегодня что?

— Просто посидим.

— Снова штатную компанию собираешь?

— Круглый стол с бутылкой коньяка сплачивает районных руководителей.

— И развязывает языки. — Тарков налил рюмку, протянул Тургееву.

Тургеев опустился в громадное кожаное кресло. Тарков выпил, высосал сок из половины лимона, сел в кресло напротив.

— Завтра, еду в Магадан, какое-то неожиданное совещание. Наш промотдельский куратор Федоров сказал, что из Москвы комиссия нагрянула. Заволновались там. Добыча золота, падает. Смутное время пришло в наши таежные края. — Тарков испытующе посмотрел в глаза директора управления. — Тяжело стало работать.

— Какая там к дьяволу работа! Свистопляска.

— Я не о том! — вяло отмахнулся Тарков. — Золото мы с тобой никогда по аптечному рецепту не добывали. Вспомни войну. Да и после нее, — давай, как можно больше! Под прессом выжимали.

Тургеев внутренне насторожился, прислушиваясь к непривычно вялому голосу первого секретаря. Ему казалось, что он хорошо узнал Таркова за долгие годы совместной работы. Но в последнее время, после того, как тот, сняв погоны полковника МВД, хотя и продолжая носить прежний китель, был избран первым секретарем заново созданного на Теньке райкома партии, у него стали проявляться новые черты характера. Не замечая настороженного взгляда директора управления, Тарков говорил тихо, продолжая, видимо, разговор, ранее начатый с самим собой:

— Замечать стал: кое-кто из моих помощников начинает выбиваться из общей упряжки, пытается палку сунуть в колеса.

— Ты о Жарченко?

— Жарченко — молодая пристяжная. Коренник — Кубашов. — Тарков внимательно посмотрел на собеседника. Тургеев молчал. — Тебе не кажется, что председатель райисполкома создает против меня партийную группировку?

Тургеев вздрогнул: «Словно ничего не изменилось. Вон он как пропитался тем духом! — подумал вдруг — А ты сам, горный начальник, разве не- мечтаешь о возврате Дальстроя, когда ты был безраздельным хозяином всего и всех на Теньке?»

Несмотря на поздний, час, на улице было светло. Над волнистой линией горизонта, четко рисующей округлые вершины далеких сопок, алел поздний закат.

«Час-другой — и снова выплывет из-за сопок солнышко, новый день начнется. Сколько — их, таких дней, мелькнуло, как одно мгновение, за время таежной жизни? А сколько лет? Уже двадцать. Может, плюнуть на все да махнуть в тайгу, взять прииск… Э, нет! Шутишь, директор управления! Раньше золото на каждом-шагу лежало. Да какое! Можно было себя, проявить. А теперь жалкие крохи подбираем. Так что держись за управленческое кресло».

Тургеев почувствовал неприятный холодок тревоги в груди, покосился в сторону Таркова. Тот продолжал сидеть в кресле, уставившись в большую географическую карту района на стене.

«А тебя, секретарь, могут турнуть, из райкома. Тогда и мне конец. Один буду отвечать за то, что управление пятый год не выполняет план по золоту».

Не заметил, как подошел сзади Тарков, заглянул в, лицо.

— Что молчишь? Вспоминаешь? Сейчас о завтрашнем дне думать надо. Не радостный, он у нас с тобой, главный горняк района. Золото истощается, россыпи отрабатываются. Прииски закрываем. В такой обстановке стоит только кому-нибудь плеснуть ложку солярки — и пыхнет жарче, чем на Теньке.

— Что предлагаешь? — спросил Тургеев, которому никак не удавалось угадать, куда клонит первый.

— Кубашов метит на мое место. Это ясно как божий день. О нем я буду завтра говорить в обкоме. Да и Жарченко твой может коленце выкинуть похлеще, Чем на партконференции.

— Жарченко давно вырос из должности приискового руководитель. — Тургеев присел на подоконник.

— Не хочешь ли ты его подтолкнуть на выдвижение, в главк? Давай-давай! Вот уж оттуда он тебя тряхнет! — Голос Таркова все больше наливался пугающей ненавистью и злобой. Он быстро пересек кабинет, открыл сейф, достал бутылку, хотел налить в рюмку, но, передумал и сделал большой глоток из горлышка, — Как был слюнтяем и технократом, когда работал на прииске, так им и остался. Ни хрена не умеешь защитить себя. Где твоя воля? Нет ее. Жарченко надо убрать из района, и как можно быстрее. Хочешь — снимай, жалко — закрывай прииск.

Тургеев соскочил с подоконника, подошел к Таркову.

— С ума сошел! Вчера объявил его инициатором соревнования, а сегодня…

— Месяц тебе на раздумье, ни дня больше.

И снова бежит-торопится таежная трасса по берегам горных речек, через сопки, на склонах которых когда-то стояла тайга, а теперь сплошь торчат пеньки. Пришли золотодобытчики, порубили-попилили, пожгли в топках приисковых электростанций, понастроили из вековых лиственниц бараки да балки. Деревья потоньше уложили в настилы трассы, протянувшейся от самого берега холодного неуютного моря через всю тысячекилометровую горную страну. Вот и перевал с суровым, как приговор суда, названием: «Подумай».

Как обычно, прежде чем спуститься с перевала, шофер остановился на крохотной площадке под высокой скалой, обломком сабли торчащей из гранитной осыпи, проверил тормоза, рулевое управление, подтянул гайки крепления колес, кляня на чем свет стоит и старенькую заезженную машину, и Тургеева, который обещает второй год дать прииску новый «газик».