Михаил Петров - За колымским перевалом

Смелеков протянул руку.

— Что вы читали?

— Выступление геолога Абросимова на отчетно-выборном собрании, где я была.

— Вы сказали Абросимова? Сергея Сергеевича?

— Да. Вы его знаете?

— Я давно ищу его. Когда он здесь появился?

— Вот этого не знаю. Работает он геологом в одном из буровых отрядов.

— В Магадане мне сказали, что он уехал в Киев. Значит, он все-таки вернулся. Абросимова надо срочно вызвать в райком.

— Не получится. Он в тайге, на буровых работах.

— Теперь что скажете, Виталий Федорович? — спросил Смелеков, разглаживая помятый листок из школьной тетради.

— Проблема для работников научно-исследовательского института. Теоретическое, предположение, которое требует всестороннего изучения и проверки. Если мы загрузим экспедицию такими проблемами, то кто же будет заниматься практическими делами? — Лицо Дубовцева изобразило недоумение.

Секунду смотрели друг на друга молча. Кленова видела, как закипает Смелеков.

— Тихон Матвеевич! — воскликнула она. — Я забыла, мы направляем очередной автопоезд в поселок Мустах. В той же долине работает буровой отряд Абросимова, так что вашу встречу организуем.

Смелеков облегченно вздохнул и благодарно кивнул Кленовой.

Смелеков вошел в райком и увидел в приемной высокого костлявого старика в простеньком костюме.

— Пеньковский? Проходите.

— Вы хотели поговорить со мной?

— Непременно, Вадим Донатович. Но мне сказали, что вы в отпуске. Должны быть где-то на Кавказе. Вернулись раньше срока?

Геолог с виноватой улыбкой взглянул на Смелекова.

— Не могу кривить душой — отвык от подобных условий жизни. А менять привычки — не тот возраст. Поздно, да и незачем. — Геолог порылся в карманах, извлек сложенную газету. — Ваша статья показала мне, что вы правильно оцениваете состояние золотодобывающей промышленности, уродливую форму ее организации при Дальстрое и, правда, несколько неуверенно, но точно забиваете гвозди в самые больные места нашей геологии.

— К сожалению, она не вызвала серьезной дискуссии, на которую я, признаюсь, рассчитывал.

— Я убежден, — заторопился геолог, — что одна из причин пассивности заключена в том, что освобождение Таркова от должности по его заявлению было ошибкой, Таких, как Тарков, надо снимать только публично, всенародно? И не ради Таркова и его перевоспитания, а для науки тем, кто остался в райкоме. Ода должны понять: то, что было при Таркове, ушло, ушло безвозвратно. И еще. Геологическая мысль Дальстроя, оказалась стянутой стальным обручем культа Зенкевича, Лисянского и их сподвижников, занявших все ведущие позиции в главке и экспедиции. Они узаконили монопольное право последнего слова в определении перспективы золотой Теньки. Впрочем, оно же было и первым. Короче, единственным.

Геолог стал извлекать из карманов листки бумаги, куски карт.

— Вот здесь у меня… Это не мои идеи. По крупице, по зернышку собирал я мысли геологов. Пришло время, когда вы должны о них знать. Если люди, с которыми я имею честь быть единомышленником, убедятся в том, что райком хочет знать правду, они готовы публично отстоять эти свои идеи. Необходимо собрать всех геологов, прорабов, опытных промывальщиков. Всех вместе. Под вашим личным председательством. Назовите это громко: геологическая конференция! Пусть выскажутся все. И я убежден — живая геологическая мысль легко справится с догматической талмудистикой этих консерваторов. Тихон Матвеевич, я покажу вам то, над чем бьюсь почти десять лет. — Пеньковский совместил два планшета и очертил пальцами большой круг в середине. — Если мне будет позволено произвести разведку этих долин так, как я задумал, я найду здесь новые россыпи. Конечно, Тихон Матвеевич, риск. Никто не искал здесь золото. Табу! Стерильная зона! Дайте мне возможность проверить мои предположения, догадки геологов Осипова и Абрамова. Я вам объясню…

— Не торопитесь, Вадим Донатович, у нас с вами уйма времени. Я выслушаю все, что вы сочтете необходимым рассказать.

Смелеков увлеченно слушал рассказ Пеньковского о возможности существования россыпей под ледниковыми отложениями, и прежде всего на тех территориях, которые считают бесперспективными, о его попытках искать древние русла рек, а сам снова и снова возвращался к мысля о конференции. У него крепло убеждение, что именно она может стать тем рычагом, который приведет в движение громоздкий и разъединенный Механизм геологической службы района.

Когда Пеньковский стал собирать свои бумаги, Смелеков спросил:

— Извините меня, Вадим Донатович, вы что, в этих сапогах на материк ездили?

— Ах, это! — Пеньковский любовно погладил ладонью голенища сапог. — Купил по случаю у спекулянта. Всю жизнь мечтал иметь кирзовые сапога с байковой подкладкой. Хоть и не валенки, но ногам тепло и вольготно. Я же от вас прямым ходом на участок. Не терпится узнать, что успела сделать без меня Танюша Скворцова.

Пеньковский поднялся и стал прощаться.

Донсков спал плохо, всю ночь мучали кошмары, видения, одно бессмысленнее другого. Поднялся чуть свет. Несколько минут в зеркале разглядывал лицо, обросшее жесткой щетиной. Потом проглотил горькую слюну и долго тер ладонью грудь — вдруг остро кольнуло сердце. Обессиленно опустился на шаткую табуретку.

Он не мог заставить себя даже побриться. Подогрел на электроплите вчерашний чай, густо, до приторного, засыпал сахаром, поискал в столе, заваленном грязной посудой, хлеб и стал размачивать его в чае.

По радио шла веселая воскресная передача. Донсков выдернул вилку и тупо уставился в окно. Дождевые тучи, с утра затянувшие небо и неуверенно ронявшие вниз редкие, крупные капли, сгустились, налились свинцовой тяжестью. Послышался непонятный грохот. Донсков не поверил, прислушался — теперь уже отчетливо накатил гром, редкий в здешних северных местах, и тут же на землю шумно хлынул сплошной ливень. Донсков засуетился, ом знал, что ночью дождь превратится в снегопад.

— Что же это я, — бормотал Донсков, отыскивая теплые носки. — Затопит. К чертям собачьим смоет. Последняя возможность, и та… — зло сплюнул, сунул голые ноги в резиновые сапоги, торопливо натянул дождевик и выскочил на улицу.

Его небольшой домишко из трех крохотных комнат, рубленный из толстых бревен тополя и еще недавно вызывавший у приисковиков зависть своим уютом и теплом, находился на самом краю поселка. Чтобы сократить путь и, главное, чтобы ни с кем не встретиться, Донсков пошел прямо по ключу, протекавшему по дну узкой ложбинки сразу же за поселковой дорогой. Преодолев крутой скат сопки, поднялся к останцам. Здесь дул сильный порывистый ветер. Донсков спрятался за каменный столб, отдышался, по извилистой хребтине горной гряды двинулся на север, против ветра. Было трудно идти, ноги скользили по гладкой поверхности сланцевых плит, сапоги то и дело заклинивало между камнями, но только этим путем он мог выйти к своему ключу до наступления ночи. Спуск к нему он определял по искореженной лиственнице, одиноко торчавшей на краю каменного выступа. Вершина дерева была безобразно Изогнута и напоминала разодранную в клочья шапку-ушанку.