Михаил Петров - За колымским перевалом

Ухитрившись ни разу не упасть, Донсков сбежал на дно распадка. Здесь было мрачно, серая мгла дождевой пелены быстро густела.

— Ничего-ничего, — бормотал Донсков, оглядывая большую кучу песка, которую он выгреб на край ямы в прошлый раз. — Не уйду, пока не промою. Теперь-то уж все, последний заход, — уверял он себя, хотя знал, что клянется в этом уже не первый раз.

Его могла остановить только зима, которая скует льдом все стоки, ключ опустеет и мыть тогда будет нечем.

Он поднялся по ключу, с тревогой осмотрел узкую плотнику из гальки, которая отводила ключ в сторону. Тихий, незаметный в сухую погоду он становился бесноватым даже после небольшого дождя. Надо было подправить дамбочку, но тогда он не успел бы промыть пески. Донсков с трудом вытащил из-под мокрых кустов ольховника деревянную колоду, волоком притащил ее к яме, один конец опустил на дно. Уклон колоды был слишком большой.

— А, черт тебя побери! Всю мелочь снесет водой.

Донсков подложил камень, но колода стала шататься и могла опрокинуться. Ногой вытолкнул камень, схватил лопату и принялся заполнять, короб грязно-серой массой песка.

Отбросив толстый резиновый шланг, по которому в колоду стекала вода, Донсков приподнял верхний трафарет.

— Вот оно! Вот оно где, настоящее золото! Ух ты какие таракашки-букашки! А ты, Бутурин, дубина осиновая, поверил мне тогда, что россыпь не может располагаться здесь, поперек долины. Боже мой, сколько же здесь золота! И какого!

Донсков заполнил золотым песком высокую банку из-под томатной пасты и безуспешно пытался оторвать ее от каменной плиты — мокрые руки скользили по блестящей поверхности металла.

— Помочь? — услышал он мужской голос за спиной.

Донсков замер, осторожно склонил голову, из-под руки посмотрел назад. На краю ямы стоял Гончаренко, но прежде Донсков увидел два черных кружочка.

Донсков вздрогнул, нога скользнула по мокрой гальке, и геолог свалился набок.

— Ты… ты что тут делаешь? — растерянно пролепетал Донсков, завороженно следя за черным отверстием ствола, из которого в любую секунду могло полыхнуть смертельным огнем. — Тебя же здесь ищут.

— Вот так же спрашивала мама, прихватив меня около банки с вареньем, — Гончаренко сунул винчестер под мышку и подышал на пальцы рук. — И мне тебя есть о чем спросить, но не люблю дурацких вопросов.

— Да иди ты к…, — завизжал Донсков, пытаясь подняться.

— Лежи, расхититель золота, отдыхай, — Гончаренко повел стволом винчестера.

— Значит ты следил за мной?

— А как же. Нужда объявилась поговорить без свидетелей.

— Убери ружье.

— Ты скажи лучше, зачем вывел на меня обэхээсников по тому золоту?

— Ты что? Убери, говорю, ружье! Какое золото?

— Лежи, не дергайся. То самое, что Жарченко нашел в поясе шофера лесовоза.

— Ты что? Чокнулся! Я тут при чем?

Ты проводил экспертизу и определил, что золото — с ключа Веселый. А кто дал мне Веселый? Ты же, сука! Решил избавиться от меня, чтобы концы в воду и те сорок тысяч, что я тебе отвалил за ключ при тебе.

Донсков ухитрился встать на колени и теперь выбирал момент, чтобы подвинуться к лопате, лежавшей за банкой с золотом.

— Клянусь, Гриша! Жизнью клянусь, не я! Это, Скворцова! Я наоборот говорил…

— Ты мне заплатишь всем своим золотом, что здесь намыл.

Заплачу! Заплачу, Гриша! Все отдам. Вот оно, бери.

— Все, говоришь, — Гончаренко поправил воротник плаща, прикрыв шею от дождевых струй. — А про то забыл? — Гончаренко кивнул головой в сторону острого клыка серого гранита, торчавшего на берегу ключа в сплошных зарослях кустарника.

Донсков воспользовался моментом, схватил лопату, прыгнул за кучу песка, но подмытый ее край рухнул вниз, и геолог оказался на дне ямы.

— Вот так-то лучше, — ощерив рот в дикой гримасе, Гончаренко направил ствол винчестера в голову Донскова.

— Что ты делаешь?! — завопил геолог, прикрыв лицо лопатой. — Погоди! Послушай меня…

Серая промозглая завеса мокрого снега, который сменил дождь, всколыхнулась от выстрела. Убийца дождался, когда судорожно дернувшиеся руки геолога выронили лопату, и еще раз нажал на спусковой крючок.

Гончаренко с трудом засунул железную банку с золотом в рюкзак, опустился на колени, забросил лямки на плечи, тяжело поднялся и, медленно переступая пс скользким плитам, выбрался на берег ключа. Вода в ключе была уже мутной, уровень ее заметно поднялся. Несколькими ударами сапога он взрыхлил улежавшуюся гальку и столкнул верхний слой дамбочки, Поток воды стремительно ринулся в узкую щель, в одну секунду смахнул плотину, громыхая камнями по дну устремился в яму, вырытую человеком.

Гончаренко подождал, пока куча отмытого песка целиком сползла в яму, похоронив лежавшего на дне Донскова, поднял голенища и медленно двинулся к противоположному берегу ключа.

…Геологическая конференция, на которую Смелеков возлагал большие надежды, не привлекла особого внимания руководителей приисков, экспедиций и полевых партий. Большинство сочло ее очередным районным мероприятием «для галочки», от которых все изрядно устали. Горняки были озабочены неминуемым срывом плана добычи золота: наезжали представительные комиссии, слушались отчеты, сыпались взыскания. Смелеков решительно восстал против очередной перетасовки кадров, которую пытался затеять главк в поисках виновных. Понимая горняков, Смелеков не мог найти объяснения безразличному отношению к конференции геологов.

Не скрывал своего откровенного Пренебрежения к идее проведения конференции и Дубовцев. А в нем-то он как раз надеялся найти единомышленника. Смелеков видел, что назревает конфликт со вторым секретарем и всячески пытался его погасить. Однако Дубовцев с упрямством необъезженного коня старался на каждом бюро занять независимую, а то и прямо противоположную позицию, выступал с резкими возражениями, зачастую неубедительными, поскольку шли они не от уверенности в своей правоте, а от желания доказать неправоту первого секретаря. Смелеков спокойно, доказательно отстаивал свою точку зрения, делая вид, что не замечает взвинченности второго секретаря, его нервозности.

Конфликт возник неожиданно в конце заседания бюро, где обсуждался вопрос о конференции. Прошло оно как никогда бурно. Почти все члены бюро, кроме Кубашова и первого секретаря райкома комсомола, в разной форме, но поддержали возражения Лисянского и выступившего сразу же после него Дубовцева. Смелеков надеялся на поддержку Бекшина, но рабочий простыл, провалившись в наледь, и приехать не смог.

Слушая их доводы, Смелеков вынужден был признаться себе, что виноват сам: переоценил силу своего авторитета, не счел Нужным сразу подробно обосновать свое предложение. Так что с опозданием и в условиях горячего спора Смелекову пришлось делать то, что он обязан был сделать вначале.