Шервин Нуланд - Врачи [Восхитительные и трагичные истории о том, как низменные страсти, меркантильные помыслы и абсурдные решения великих светил медицины помогли выжить человечеству] [litres]

Кроме этого, технонаука современных редукционистских исследований меняет кое-что еще. Я имею в виду нашего старого друга – теорию причин возникновения заболеваний. Мы только-только начинаем рассматривать болезнь как результат воздействия не одного конкретного вещества, а группы взаимосвязанных факторов, которые, действуя совместно, приводят к синергизму их этиологии. Почему один человек выкуривает две пачки сигарет ежедневно и не заболевает раком легких, в то время как его сосед делает то же самое и умирает от злокачественной опухоли в свои пятьдесят? Почему в Средние века от чумы погибали не все, кто ею заразился? Почему сердце Рэя Эдвардса не справилось с кардиомиопатией, хотя миллионы людей пережили воздействие вируса, который вызывает это осложнение? Теория причин возникновения заболеваний не дает ответов на эти вопросы. Их следует искать скорее в новых подходах медико-биологической теории, новой парадигмы, как ее некоторые называют.

Существуют явления, которые клиницисты встречают каждый день и все же не могут их объяснить; похоже, они выходят за рамки медицинской модели: одна болезнь – одна причина. Например, пациенты с оптимистическим отношением к жизни часто выздоравливают лучше, чем больные-пессимисты. Все мы знаем об этом, но пока никто не понимает механизм этого феномена. Нам также известно, что не всем пациентам помогает терапия, основанная на теории унитарных причин. Если десять процентов больных не выздоравливают, несмотря на теоретически идеальное лечение, должно быть что-то, чем они не похожи на подавляющее большинство своих собратьев. Характер заболевания может не соответствовать представлениям столетней давности, когда бактериологи доказали давнее предположение о существовании унитарной причины каждого недуга. Пришла пора начать думать в рамках новой парадигмы, в которой психологические и экологические исследования соседствуют с результатами изысканий иммунологии, генетики и бактериологических лабораторий. Именно на базе этой интеграции будет формироваться будущий образ медицины. Когда это произойдет, мы исполним ожидания наших предков, Гиппократа и его мировоззренческих противников – коллег книдийцев. В слиянии двух этих философий лежит будущее целительства.

История пересадки сердца Рэя Эдвардса берет начало в классической древности. На самом деле, она начинается с мифа, который стал для западных языков источником того слова, смысл которого выражает не только то, что представляет собой трансплантация, но и то, чем она не является. В «Илиаде» Гомер рассказывает о Беллерофонте, бесстрашном убийце монстров, которому повелитель Ликии поручил уничтожить сотворенную богом Химеру. Беллерофонт отправился на крылатом коне Пегасе с приказом «убить Химеру, к которой никто не мог приблизиться; бессмертное создание, не похожее на человека: спереди как лев, сзади как змея, в середине как коза, при этом изрыгает огромные клубы яркого пламени».

Слово «химера» имеет в английском языке два значения. Первое из них относится к существу, созданному, как Химера из частей нескольких различных особей или существ разных видов. Второе используется для обозначения идеи, которая так же, как животное Химера, причудлива и абсурдна, в смысле невозможности ее существования. Прилагательное «химерический» в Большом словаре Вебстера означает «воображаемый, причудливый, фантастический, дикий или нереализуемый; то, что может существовать только в воображении».

Разгадав загадку трансплантации, ученые подтвердили понятие химеры в первом ее значении, и опровергли во втором. В конечном счете, химера оказалась не такой уж химерической. В организмы первых, созданных в лабораториях химер были введены ткани или клетки животного-донора, при этом оба партнера по транзакции находились на ранней стадии эмбрионального развития. С того времени, когда проводились эти эксперименты с элементарными зоологическими формами жизни, прогресс не стоял на месте, и сегодня мы являемся свидетелями осуществления пересадки полностью сформированных сложных органов от одного взрослого человека другому. Мы живем в эпоху, когда выполняется трансплантация почек, печени и сердца, а скоро мы услышим об успешных операциях с поджелудочной железой и кишечником, не говоря уже о тканях самого головного мозга. Возможно, наступит день, когда только пересадка мозга целиком будет по-прежнему проблемой для наших медицинских технологов, но существует вероятность, что их изобретательность и проворные пальцы справятся и с этой грандиозной задачей.

Иллюстрация из сделанного Тальякоцци описания реконструкции утраченного носа. Шина удерживает предплечье рядом с головой до тех пор, пока кожный лоскут не включится в кровоснабжение сосудов лица. Фотография Уильяма Б. Картера. (Любезно предоставлено Библиотекой медицинской истории Йеля.)

Процесс, посредством которого «нереализуемая» идея химеры превратилась в повседневную реальность, стал возможен только благодаря Везалию, положившему начало новому этапу развития медицины. Если опустить благочестивые легенды средневековых святых и восточных мудрецов, повествующих об обмене различными частями тела между некоторыми из их пациентов, мы стремительно промчимся через три тысячелетия, от тринадцатого века до нашей эры к шестнадцатому веку нашей эры, где встретимся с Гаспаром Тальякоцци, хирургом и одновременно профессором анатомии и медицины Университета Болоньи. После его смерти в 1599 году отцы города поставили в память о нем статую в университетском анатомическом театре. Чтобы увековечить самое важное достижение почившего, он был изображен с человеческим носом в руке. Именно Тальякоцци разработал методику реконструкции столь важного обонятельного орудия у тех, кто по тем или иным причинам его утратил. В эпоху, когда ампутация носа была распространенной формой наказания, как законной, так и преступной, такой человек действительно был весьма ценным горожанином.

Для нас не важна техника операции Тальякоцци; достаточно сказать, что она была связана с приращением к лицу того, что сегодня мы называем кожным лоскутом на питающей ножке, который остается соединенным с верхней частью руки. В течение двенадцати дней рука фиксировалась специально сконструированной шиной, чтобы закрепить трансплантат в нужном положении. После этого трансплантат отрезался от конечности, и новому носу постепенно придавалась надлежащая форма в процессе серии незначительных процедур. Количество операций с удачным результатом было велико, и метод успешно применялся для реконструкции губ и ушей. По разным причинам, он не прижился в Европе, хотя утверждают, что в восемнадцатом и девятнадцатом веках восстановление носа пользовалось большой популярностью среди некоторых хирургов в Индии.