Сергей Ермолинский - Денис Давыдов (Эскадрон гусар летучих)

Наверху орудовала Катерина-скотница, из здешней помещичьей дворни, баба лет тридцати пяти, в полном цветении этих своих годов. Она стояла, подоткнув юбку, чтобы не запутаться в колокольных веревках, руки наполовину оголены, голова стянута платком, открывавшим большой лоб. Она сгибалась, наваливалась вперед, откидывалась назад и вправо, раскачивая колокола.

На лице появившегося улана заиграла улыбка, он даже крякнул от удовольствия, а затем схватил ее за руку своей огромной лапищей и потянул к себе. Она не успела сообразить, что происходит, как он уже облапил ее, хохоча. Катерина увертывалась, и при каждом ее повороте громко отзывался то один, то другой колокол, коротко гудел, охал, качнувшись, и внезапно примолкал, и снова ударял гулко. Пытаясь вырваться от рыжего гиганта, она вцепилась в тесак, который болтался у него на боку, и нож сам собой вылез из ножен. Ужасно колотились колокола…

Толпа селян слушала этот суматошный взрывающийся колокольный звон, и вдруг к ногам мужиков упал и воткнулся в землю окровавленный тесак. Толпа охнула. Бородатый мужик поднял его, взглянул на поселян. И снова, как набат, ударили колокола…

— Знамение! — произнес мужик и поднял страшный нож, с которого капала кровь. Он двинулся к церкви. Толпа зашевелилась… В руках у мужиков появились топоры, спрятанные под зипунами.

В усадьбе Нелюбова все было готово к отъезду. На дворе стояла запряженная тройкой карета. Из кареты высунулся граф.

— Где же Катрин? — спрашивал он: — Ехать, ехать пора!

Устимович устремился к дому. Слышались голоса:

— Барышня!.. Катрин!..

Далеко от ворот усадьбы Катрин стояла на дороге, всматриваясь вдаль. Показался всадник, она тотчас узнала его и бросилась навстречу. Это был Болховской.

Спрыгнув с коня, прыгая через рытвины, он бежал к ней и через секунду держал ее в объятиях, а она приникла к нему.

— Береги себя, — шептала она.

— Береги себя, — шептал он. — Отступаем, отступаем, — говорил он. — Ехать надо, скорее ехать…

Она крестила его, целовала его лицо, он прижимал ее руки, целовал их, целовал ее…

В карете сидели трое — граф Нелюбов, Катрин и Устимович. Молчали. Катрин — вся в воспоминаниях о только что происшедшем бурном прощании с любимым. Устимович украдкой поглядывал на нее. Граф уставился в одну точку, хмурый и отрешенный от всего.

Вдруг карету резко наклонило. Устимович испуганно выглянул.

— Французы! — взволнованно произнес он.

Карета остановилась.

Французский офицер спешился и направился к ней. Из кареты вышел Устимович, что-то невнятно объясняя. Весь разговор шел по-французски.

— Приказываю немедленно вернуться назад, — учтиво сказал офицер.

Устимович не успел ответить, как появился Нелюбов. Ткнув палкой в сторону кареты, на которой был изображен графский герб, он сказал не без заносчивого высокомерия:

— Я — граф Нелюбов! И сам знаю, куда мне ехать. Убирайтесь с дороги!

— Но вы в плену, месье.

Граф бросил палку и выхватил шпагу:

— Русские офицеры не сдаются!

Уланы захохотали.

Из кареты выглянуло растерянное лицо Катрин.

— Граф! — пытался остановить старика Устимович.

Но бесстрашный старик с вытянутой шпагой кинулся на офицера. Тот легким ударом плети отвел шпагу.

— Защищайтесь! — крикнул граф.

Офицер, играя плетью, уклонялся от выпадов графа, а собравшиеся вокруг уланы возгласами и смехом раззадоривали его. Разгневанный старик бросился в их сторону.

— Вызываю всех! Трусы!

— Дедушка! — кричала ему Катрин.

— Граф, это безумие! — вторил ей Устимович и подбежал к Нелюбову, но, получив от него удар, отскочил в сторону, а граф с еще большей воинственностью набросился на своих врагов.

— Остановите его, он сошел с ума, — торопливо объяснял Устимович. — Я — помещик Устимович. — И увидев, что офицер смотрит на Катрин, заволновался: — А это… моя невеста, месье!

В изумлении она обернулась к нему, а он делал ей отчаянные знаки, чтобы она молчала. В этот момент граф, судорожно выкинув шпагу, попытался еще раз напасть на окружавших его противников, но его старческие ноги подогнулись, сердце не выдержало, и он упал, ткнувшись лицом в землю. Катрин бросилась к нему…

Утро было мглистое, в сыром тумане едва обозначились силуэты всадников. Это были гусары-ахтырцы Дениса. На его манер усатые, они смотрели на своего командира, а он тихо проезжал мимо них, вглядываясь в каждого.

— Здорово, скифы мои, — говорил он негромко. — А ну-ка, кто там еще не проснулся? Головач, сидишь, как куль с сеном! Смага, Криворучка, а вы чего приуныли? Баба на печи приснилась? (Веселый смешок прокатился по всему взводу.) Нынче мы летучий эскадрон, братцы, сами за себя в ответе. Умрем за отечество!..

Весело подхлестнул коня и скрылся в кустарнике, а за ним и все исчезли, ровно не было никого. Тишина.

Вдали показался обоз французских фуражиров. Фуры были нагружены мешками с мукой. Гнали еще и с десяток коров. Обоз охранялся вооруженным отрядом. И все это тоже исчезло, как видение…

Спускался вечер. Над рекой, на холмах, появились Денис и хорунжий Попов-Тринадцатый. Оглядывая местность, Денис говорил:

— Ты со своими казачками ударишь отсюда — прямой атакой, в лоб, а я из камышей — в самую середку.

— Правильно! В лоб — это мое дело, — заулыбался Попов.

Местность была холмистая. Тропа спускалась к реке. Вдоль берега кривилась дорога, виднелся деревянный мост.

— Главное что? — душевнейше продолжал разговор Попов: — Чувствуешь ты, Денис Васильевич, казацкую душу, и я за тебя готов в огонь и в воду.

Выпили из одной фляги, которую держал хорунжий.

— За казаков, — сказал хорунжий.

— Гусары тоже не лыком шиты, — сказал Денис.

— Верно! Выпили за твоих!

Опять забулькало, опять передали друг другу флягу.

— Все! Хватит! — сказал Денис. — Завтра бой.

— Плохо ты знаешь Попова-Тринадцатого! Со мной всегда военное счастье, на то я и Тринадцатый! За победу!

— Что она у тебя без дна, бутылка-то?

— Две их!

— А по мне хоть три! — засмеялся Денис.

— Э, да ты черт! — вскричал хорунжий.

— Ладно, чего там, — спокойно отозвался Денис.

Светало. В засаде, придерживая коней, таились Денисовы гусары. Сбоку от дороги спрятались казаки. Выпивка не пошла хорунжему на пользу. Он был угрюм и зол и, погрозив пальцем казакам, прилег невдалеке под кустом.

Приближаясь к месту, медленно двигался обоз французских фуражиров. Ехавшая впереди охрана вступала на бревенчатый мост.

Пригнувшись к коню Денис, сердито говорил:

— Что это казаки медлят? Бедряга, скачи к ним в обход!

Попов-Тринадцатый, с которым всегда было военное счастье, спал сном праведника.

Ждать было нельзя!

— Бог в помощь, работнички! — выкрикнул Денис и вылетел на дорогу, а за ним устремились его гусары. Денис мчался, крутя саблей, навстречу ружейной пальбе. — Скифы мои!..