Вадим Самборский - Лихолетье. Книга I. День летнего солнцестояния

После обстрела болота их артиллеристы перенесли свой огонь правее, совсем близко от нашего расположения. Срубая ветки деревьев, тонко запели долетающие осколки. Пользуюсь тем, что по нам пока не бьют, занимаюсь ручным пулемётом - устанавливаю планку прицела на нужную дистанцию, потом снимаю тарелку диска и легонько потряхиваю её и не слышу внутри характерного "бряканья" гильз, отсутствие которого говорит о том, что магазин полный и под завязку забит патронами. Лёгким ударом ловко загоняю диск в патронник под защёлку. Готово. "ДП-27" крепко стоит на сошках, а я пробую приладить приклад к своей щеке и плечу...

Замечаю какое-то шевеление в кустарнике - без промедления прицеливаюсь, нажимаю на спусковой крючок и бью короткими очередями, расходуя по три-пять патронов в каждой. Выпущенные пули несутся в сторону кустов, рубят ветки, убивают и калечат всё живое, оказавшееся в это мгновенье в этом месте. На слух выпустил чуть больше чем полдиска патронов.

В наступившей тишине ясно слышу чей-то протяжный стон - значит, стрелял не зря и точно кого то зацепил.

Товарищ сержант, слышите, там, в кустах кто-то стонет? слова Тиханкова, тоже услышавшего странные звуки, подтверждают мои догадки.

В это время в окопе появляется тяжело дышащий, во взмокшей от пота форме Юхненко, согнувшийся под тяжестью несущего им имущества и оружия. На шее бойца одеты несколько поясных ремней с патронными подсумками, в каждой руке зажато по фляжке с водой, за поясом заткнуты несколько гранат "РГД", карманы брюк тоже оттопыриваются. Помимо своего ППД, на плече Николая, стволами вниз висят две "трёхлинейки", одна из которых оказывается, таким как у меня, укороченным кавалерийским карабином.

Как Коля, удачно сходил? больше для порядка спрашиваю "хвоста" и прошу уже Тиханкова Алёха, помоги товарищу разгрузиться.

Докладываю, освободившийся почти от всего "железа", Коля Юхненко устало вытирает пот, секунд тридцать восстанавливает дыхание, потом начинает перечислять:

- две винтовки и патроны,

- пять гранат "РГД", две лимонки - сейчас из карманов достану,

- две полные фляжки с водой, бинтов не нашёл...

Ты Николай, молодец! Теперь точно продержимся! хвалю парня и спрашиваю ещё: Раненых не было?

Нет, только мёртвые... в нише лежат... Надо бы их похоронить, а то на душе не хорошо... как-то жмёт, отведя в сторону свой взгляд, хмуро отвечает Николай.

Обязательно похороним! Дай срок! Вернёмся и похороним! Памятник поставим и салют жахнем! говорю с твёрдой уверенностью, что по-другому не будет. Никто забыт не будет! Верьте мне!

Ты, вот что, Николай, надо твои "винты" положить на бруствер в сторону врага, вставить по обойме, и по паре положить рядом. Когда эти полезут, киваю головой в сторону кустов и пастбища. Будете перебегать с места на место и стрелять. Пусть думают, что нас здесь не меньше отделения. С ручником сам управлюсь... внезапно раздаётся жуткий свист, за которым следуют четыре разрыва осколочно-фугасных снарядов, грохот которых не даёт мне договорить...

Секунд через десять свист повторяется и гремят четыре взрыва, вздымающие к небу массы земли и песка, способные накрыть собой и заживо похоронить любого или изрубить своим острыми осколками тела, попавшие под их разлёт. Ещё через десять-пятнадцать секунд грохнули ещё четыре взрыва. В следующий раз снаряды стали рваться в районе окопа, где находится политрук Сороковин с бойцами. По ним немцы произвели тоже три залпа. Под конец обстрела три залпа по четыре снаряда обрушились на головы бойцов старшего сержанта Максакова. После артподготовки, когда всё затихло, и дым развеялся, мы успели прийти в себя, осмотреть оружие и приготовиться, со стороны окопа Максакова стали слышны звуки работающих двигателей танков. Поворачиваю голову в сторону шума и начинаю рассматривать через окуляр уцелевшей половины бинокля поле и небольшой подлесок, вдоль которого движутся три немецких танка. На башне головной машины могу разглядеть тактический номер, на правом крыле большую готическую букву "G", нанесённую белой краской на броню. Так же моё внимание привлекла интересная эмблема - внутри рыцарского щитка вписана мёртвая голова, в виде черепа, под которым видны морские волны. В прошлый раз танки наступали со стороны деревенской околицы, а теперь видимо пройдя километр по "варшавке", танки свернули на грунтовку, которая вывела их на окраину подлеска. Вижу, как на окоп Максакова устремляется один танк, а остальные два остановились и ждут. Немцы, как всегда, предсказуемы и действуют по шаблону. Штурмовики не рискуют наступать на окоп, следуя за одним танком. Ещё мне хорошо видно, что когда танк подошёл к окопу метров на сто, очередь из "Максима" ударила по его лобовой броне, высекая из бронированной стали кучи искр. Понимаю, что выпущенными пулями Максаков пытается разбить смотровые приборы и ослепить экипаж, но эта задумка ему не удаётся и бронированная громадина упрямо ползёт вперёд. Позднее Иван рассказал, как у них всё было...

Захар... быстро готовь гранаты! Дэ-дэ-дэ-дэ-дэ! звучит очередь. Как, какие?! "Эргедешки"! Дэ-дэ-дэ-дэ-дэ! ещё одна очеред. Вяжи в связки! в перерывах между очередями громко командует Максаков, обращаясь к ефрейтору Захарину. Брючный пояс сними и вяжи! Дэ-дэ-дэ-дэ-дэ! Быстрее, Захар!

Когда танк подполз совсем близко, Василий выждал и прямо из окопа ловко метнул связку из четырёх гранат прямо под самое днище бронированного чудовища. Раздался мощный взрыв, который подбросил многотонную машину вверх. Взрывная волна ломает зубчатый каток, рвёт трак и сбивает в сторону гусеницу, которая подобно гигантской змее разматывается на траве и теперь сталью блестит на солнце. Танк по инерции ещё движется несколько метров вперёд, затем замирает буквально в нескольких метрах от бруствера окопа. Далее Максаков рассказал, что один из снарядов разорвался совсем близко от ячейки, моментально убив Серёгу Калмыкова и сильно ранив Колю Горячаева, который перед тем как потерять сознание, успел сообщить, что за считанные секунды до взрыва они успели убрать в нишу станковый "максим" и патроны. Что стало с Васей Богдашовым, бойцом, которого Максаков посылал посыльным к нашему пулемётному расчёту, оба не знали. После обстрела боец не появился. Перевязав Горячаева, ефрейтор Захарин по ходу сообщения вынес его из разбитого окопа, благополучно добрался до погреба, спустил раненого вниз к другим раненым бойцам, после вернулся назад в окоп...

Сороковин, пришедший по ходу сообщения в окоп, сообщил Максакову, что его окопу тоже сильно досталось от обстрела. Пулемётчики погибли, Сафонов тяжело ранен, пулемёт безнадёжно разбит, силой взрывов приготовленные гранаты разметало по сторонам. Вернувшийся Захарин размотал слипшуюся от потемневшей крови повязку, оторвал кусок своей исподней рубахи, сложил его в несколько раз и приложил этот пластырь к кровоточащей ране политрука. Используя старый бинт, он плотно замотал им руку, для надёжности притянув её к телу с помощью своеобразной петельки, сделанной из кончика портупейного ремешка. Сороковин, с бледным от потери крови и усталости лицом, вымучено говорит ефрейтору спасибо и обращается к Максакову: