Адам Уильямс - Дворец райских наслаждений

— Но ведь доктор Аиртон мертв, — ледяным тоном произнес Притчет. — Вы же мне сами сказали, что он вместе с семьей сгинул в лесах Черных холмов. Мы направляли русским запросы, но так и не получили от них никаких сведений. Если бы семейство Аиртонов каким-то чудом осталось в живых, мы бы наверняка об этом узнали. Но, похоже, чуда не произошло.

— Вы… вы направляли о них запросы? — Неожиданно на лице Меннерса появилось обеспокоенное выражение.

— Самые что ни на есть исчерпывающие, — ответил Дуглас. — Вам что, жалко, что не можете отомстить старому костоправу, оставившему вас на верную смерть?

Меннерс пропустил колкость мимо ушей:

— Так, значит, вы о них ничего не слышали?

— Мне кажется, Меннерс, вам не о чем волноваться. Никому не под силу выжить в такой глуши. Ваша тайна… — он замолчал, заметив дикий взгляд Генри. — Простите, — удивительно мягко произнес Дуглас. — Я совсем забыл. Дочь Дэламера. Я слышал, у вас с ней… Простите. Я вас неправильно понял. Извините… Какой стыд… — он погрузился в молчание. — Конечно же, — добавил он, — мы не теряем надежды. Может быть, в какой-нибудь дальней деревне, до которой не успели добраться русские… Хотя там не так уж много дорог…

— Пишите ваш чертов меморандум дальше, — произнес Генри, потянувшись за костылями.

— Послушайте, если я чем-нибудь могу вам помочь, — начал Притчет, поднимаясь со стула.

Дуглас протянул Генри руку, чтобы помочь ему встать, но Меннерс только отмахнулся. У двери он обернулся:

— Продолжайте их искать. Узнайте, что с ними произошло.

Он ушел.

Притчет долго сидел, постукивая ручкой по столу. С его лица не сходило задумчивое выражение. Неужели в глазах Меннерса и вправду стояли слезы? Нет, не может быть. Должно быть, показалось. Игра света. Это совсем на него непохоже. Меннерс крепкий орешек, Притчет сам хотел таким стать. Бесстрастным. Практичным. Коррумпированным, а значит, достойным доверия. Человеком, который понимает законы необходимости и подчиняется им.

Он покачал головой, взял в руки бумагу, задумался на мгновение и, аккуратно выводя буквы, принялся дописывать меморандум.

Лето сменилось осенью. Офицеры по достоинству оценили очарование Западных холмов, и среди красных кленовых листьев нередко можно было заметить патрули, направлявшиеся к экспроприированным храмам.

С приходом к власти фельдмаршала фон Вальдерзее, сменившего на посту командующего союзническим корпусом добродушного генерала Шафэ, в Пекин прибыли новые немецкие части. Немецкие генералы, палец о палец не ударившие, чтобы сокрушить «желтую угрозу», о которой столь громогласно заявлял кайзер, во всеуслышание объявляя о начале нового крестового похода, решили позаботиться о том, чтобы все бунтовщики-боксеры получили по заслугам и были строго наказаны, а поскольку боксером автоматически становился всякий, кто попадал им в лапы, расстрельные команды работали без продыху. Жители Пекина, которые было решили, что теперь они в безопасности и можно спокойно выходить на улицу, снова попрятались по домам и замерли, ожидая, когда их минет лихо, прилетевшее на крыльях орла Гогенцоллернов.

Все в этой жизни проходит. Прошла и эта беда.

Начался листопад. На смену осени незаметно пришла зима. А когда в ветвях ив, склонившихся надо рвами все еще оккупированного Запретного города, завыли ледяные ветры, застывший город начал медленно пробуждаться к жизни.

К концу ноября, когда выпал первый снег, на улицах Пекина воцарился былой гам и суета. От дворца ко дворцу слуги тащили паланкины, в которых восседали заносчивые богатеи, считавшие ниже своего достоинства обращать внимание на иноземных часовых, дежуривших на перекрестках. Чиновники, вернувшиеся на работу в различные ведомства, по дороге домой останавливались у прилавков на Ванфуцзине и Хатамэне, покупали детям или наложницам глазированные яблоки, после чего спешили дальше, расталкивая краснолицых капралов и сержантов из оккупационных войск, бродивших в свободное от службы время по диковинному восточному городу.

В гудящих жизнью переулках китайских кварталов, раскинувшихся возле ворот Цяньмэнь, которые все еще лежали в руинах, купцы в заново отстроенных лавках толковали о ценах на шелк, а на Люличане ученые мужи просматривали древние свитки. Кто-то бойко торговался в магазинах, занимавшихся продажей всяких редкостей. Таких магазинов в последнее время появилось много, и торговля в них шла очень бойко. В хаосе, последовавшем за осадой, грабежами занимались далеко не только иноземные солдаты: немало китайцев тоже сколотили себе состояние. Мало кто из владельцев ресторанов мог припомнить более удачные сезоны, а игорные и публичные дома старались поскорее приспособиться к новым клиентам. Несколько заведений в столице специализировались исключительно на развлечении иноземных солдат, которых народ, не испытывая к ним особой любви, прозвал «омарами».

Посольскому кварталу пока не успели вернуть прежний блеск и великолепие, однако толпы рабочих денно и нощно трудились на строительстве еще более пышных, более богатых дворцов, которые должны были вознестись на месте развалин прежних резиденций. Из Британского посольства наконец вывезли мусор, лежавший там еще со времени осады, и в один прекрасный вечер окна дворца озарились ярким светом и оттуда донеслась музыка — леди Макдональд дала первый бал. Единственное отличие от предыдущих балов, предшествовавших осаде, заключалось в необычайно большом количестве людей в военной форме, гордо вышагивавших по сверкающему танцевальному залу. Как обычно, последними уехали месье и мадам Пишон из французского посольства, а некогда первый секретарь американского посольства Герберт Скваерс, получивший повышение и теперь занимавший должность консула, весь вечер просидел за столиком с напитками, о чем-то жарко споря с журналистом Джорджем Моррисоном. Кое-что в этом мире неподвластно времени.

У дипломатов было много работы. В Цзунли Ямэн вернулся всеми желанный министр Ли Хунчжан, возглавивший временное правительство, взявшее на себя управление государством до подписания мирного соглашения и выработки условий, на которых вдовствующая императрица могла вернуться из Шаньси, где пребывала в изгнании. Для этого ей предстояло заплатить огромную цену. Ходили слухи, что помимо территориальных уступок от Китая требуют выплаты контрибуции, размер которой превышает сто миллионов фунтов стерлингов. Горлопаны, просиживавшие штаны в баре «Hôtel de Pekin», которыми верховодил разбогатевший Симпсон, чудом сумевший избежать ареста, не уставали упрекать дипломатов в малодушии, заявляя, что во имя торжества правосудия Цины должны выплатить сумму, по меньшей мере, в десять раз большую. Ну а если вдовствующей императрице разрешат вернуться, старуху следует публично выпороть прямо перед ее собственным дворцом. Симпсон с радостью выразил готовность лично взять хлыст в руки и сделать всю работу.