Адам Уильямс - Дворец райских наслаждений

Генри Меннерс никогда не ходил на подобные собрания. По сути дела, после увечья, которое он получил во время грабежей, его вообще мало кто видел. Поначалу ватага из таможенной службы отпускала сальные шуточки по поводу его отсутствия. Всем было известно, что, бежав откуда-то с севера, он привез с собой какую-то красотку. Поначалу Генри стал настоящим героем, однако с течением времени о нем забыли.

Ходили слухи, что он живет где-то в китайском квартале. Однажды Симпсон в компании приятелей, распаленных продолжительными возлияниями, взяли рикш и отправились на поиски Меннерса. Они кидали за забор камни и выкрикивали ругательства, перебудив при этом весь район, перепуганные обитатели которого решили, что сейчас начнется новая волна грабежей. Однако из двора дома, в котором, как предполагалось, жил Генри, не донеслось ни звука. Огромные деревянные ворота так и остались на замке, и через некоторое время компании стало скучно и она отправилась в один из новых публичных домов.

Генри Меннерс жил уединенно. Если бы кто-нибудь из ватаги перебрался бы через стену, он бы крайне удивился, обнаружив, что их старый товарищ, вопреки ожиданиям, отнюдь не предается плотским утехам в объятиях восточной красавицы. Генри спал один, а днем одиноко сидел в кресле. В ясную погоду Генри усаживался в инвалидную коляску, которую выкатывали в сад. При этом он нередко с отсутствующим выражением лица жевал незажженную сигару. Время от времени в сад выходил Лао Чжао, который осматривал ногу Генри. Иногда погонщик что-то говорил своему хозяину, отчего Генри разражался хохотом, и тогда в усталых голубых глазах мелькала тень былой сардонической усмешки. Обычно друзья сидели в молчании, а Фань Имэй приносила им чай. Порой вечером она подносила Генри трубку с опиумом. Ко сну они отходили рано, а Генри неизменно вставал поздно.

Лао Чжао и Фань Имэй часто обсуждали между собой странное поведение Ma На Сы-сяньшэна. Говорил в основном погонщик, выдвигавший самые разные предположения: раны Ma На Сы еще не зажили; он чего-то ждет; он решил затаиться, пока ему не представится возможность отправиться в Маньчжурию за золотом; он прячется от шпионов британского посольства, которые, вне всякого сомнения, хотят его выследить, он начнет действовать, только когда из Маньчжурии уйдут русские… Фань Имэй с грустью смотрела на погонщика и слушала его в молчании. Когда он спрашивал ее мнения, она лишь качала головой. Через некоторое время Лао Чжао раскуривал трубку и объявлял:

— Ma На Сы наверняка знает, что делает. Поживешь — увидишь.

Фань Имэй никогда не рассказывала погонщику о долгих беседах с Ma На Сы, которые она вела с ним по ночам, когда он не мог уснуть. В такие ночи он пересекал двор, заходил к ней в комнату и тихо присаживался на край ее кровати и ждал, когда девушка проснется. В первый раз она откинула одеяло, предлагая ему лечь подле нее, но Генри лишь улыбнулся и взял ее за руку. Их разговоры она держала в тайне, ни разу не выказав свою боль, делая вид, что никогда не видела его слез. Наутро она встречала его своей обычной грустной улыбкой.

Иногда, к ним заходил англичанин Притчет из посольства. В такие редкие случаи они уединялись с Ma На Сы и о чем-то тихо разговаривали. Причтет никогда подолгу не засиживался. Фань Имэй его ненавидела, сама толком не зная почему. Он всегда был с ней изысканно вежлив, но при этом, казалось, не испытывал ни малейшего желания разговаривать с ней. Его холодные глаза всегда избегали ее взгляда. Как правило, после того как он уходил, Ma На Сы просил подать трубку с опиумом.

Однажды, в конце декабря, Притчет пришел к ним на удивление поздно. Он быстро поговорил с Ma На Сы, после чего поспешил к поджидавшему у ворот рикше. Когда девушка заглянула в комнату Ma На Сы, она увидела, как он, окоченев, сидит на стуле, вперив в стену пристальный невидящий взгляд, сжимая в руке скомканный кусочек бумаги, внешне очень напоминавший телеграмму.

Тем же вечером он пришел к ней в комнату и рассказал, что русские солдаты обнаружили в Монголии доктора и миссис Аиртон, их детей и Элен Франсес. Элен родила дочку. Они добрались на поезде до Тяньцзиня и со дня на день были должны приехать в Пекин.

По чисто случайному совпадению в тот же самый день семейство Аиртонов вместе с Элен и малышкой Катериной посетили британского вице-консула в Тяньцзине. Веселый консул, только что плотно отобедав, несколько бестактно заметил, что он крайне рад встретить благородное семейство, прибывшее из Шишаня. Их приезд виделся ему значительным прогрессом по сравнению с появлением предыдущего беглеца из этого города. Его слова вызвали у Аиртонов некоторое недоумение, и вице-консул, громко хохоча, рассказал им о том, как Генри Меннерс приехал на поезде в Тяньцзинь, — едва ли не лучшую байку из своего репертуара. По сути дела, он только начал ее рассказывать, но ему пришлось тут же прерваться, поскольку молодая вдова, миссис Кабот, неожиданно смертельно побледнела, громко вскрикнув, вскочила, покачнулась и снова села, прижав ко рту кулачок. К несчастью, при этом она задела локтем этажерку с лучшими вазами из коллекции вице-консула, отчего прелестная статуэтка Гуаньинь сорвалась с полки и вдребезги разлетелась об пол. Вечером вице-консул рассказал друзьям в клубе о своем смущении и досаде, хотя, впрочем, чего можно ожидать от этих миссионеров-истериков, особенно если речь идет о женщинах. Видимо, девушку потрясло упоминание о наложницах Меннерса, которое, надо полагать, она сочла непристойным.

Генри стоял, опираясь на трость, частично скрытый зарослями растений, торчащих из горшков, которыми был в изобилии уставлен вход в кафетерий «Hôtel de Pekin». Праздник был в самом разгаре. Грустный венгерский скрипач играл вальс Штрауса. Ему аккомпанировала на фортепиано усыпанная драгоценностями матрона, прикрывшая от наслаждения глаза. Толстые, унизанные перстнями пальцы порхали над клавишами. Никто и не думал танцевать. Почтительные официанты в длинных коричневых одеждах неслышно двигались между столиками, сжимая в руках подносы, уставленные серебряными чайниками или же горами пирожных, бутербродов и булочек. Музыку время от времени заглушал шум голосов, который то и дело прерывали взрывы веселого смеха. Дамы, следовавшие веяниям петербургской моды, весьма популярной в это холодное время года, были одеты в меховые шапки и боа. Мужчины, уже давно переставшие носить широкополые шляпы и костюмы цвета хаки, нарядились во фраки и твидовые костюмы, достойные салонов Парижа и Вены.

Опустив взгляд, Генри глянул на сияющие полуботинки, которые Лао Чжао начищал до блеска все утро. Стрелки на брюках были идеально отутюжены, а недавно сшитый на заказ пиджак плотно облегал талию, великолепно подчеркивая ширину плеч. Роза, которую Фань Имэй вставила в петлицу, когда он выходил из дома, все еще источала тонкий аромат. Быть может, это был и аромат одеколона, которым Генри в смущении смочил шею и грудь. В свисавших со стен вестибюля зеркалах, заключенных в золоченые рамы, Генри увидел свое слегка вытянутое отражение. Несмотря на то, что он выглядел ничуть не менее элегантно, чем остальные гости, бродившие по залу, Меннерс критическим взглядом оглядел седину на висках, тени под глазами и морщины, избороздившие лоб.