Адам Уильямс - Дворец райских наслаждений

Взгляд Генри на мгновение застыл на ее лице.

— Возможно, вы и правы, — произнес он. — Одним словом, я выжил, хотя и должен был умереть. После всего, что я натворил в Шишане, я был более чем достоин смерти. Тогда я об этом не думал. Три последних недели в Шишане я был слишком практичным. Практичным, — с горечью повторил он.

— Да, мистер Меннерс, вы были практичным. Вам приходилось принимать страшные решения. Чудовищные решения. Вы спасали нам жизнь и ради этого делали то, что должно, — мягко произнесла Нелли.

— Ладно, допустим, я делал то, что должно, — рассмеялся Генри, отхлебнув бренди. — Впрочем, разве не так? Должен сказать, что вы слишком хорошо обо мне думаете, если полагаете, что я спасал вас, охваченный исключительно лишь благородным порывом. Вы же сами обмолвились, что Притчет обо всем вам рассказал. Я трудился во славу Британской империи, миссис Аиртон. Вносил посильную лепту.

— Вы исполняли свой долг, мистер Меннерс. Долг.

— Свой долг! За долг надо выпить. Эй, человек, еще бренди! Да, миссис Аиртон, я исполнял свой долг. Когда меня мотало по тендеру с углем, и потом, когда, весь в бинтах, валялся в военном госпитале, я много думал об этом долге. Мысли о долге служили мне спасательным кругом. Истинно так. Сколько погибло народу, миссис Аиртон, — я ведь спас не всех. А тогда в больнице я думал, что вы с Элен тоже мертвы. И здесь оплошал. Ну да ладно. Как вы правильно подметили, я исполнял свой долг. Оружие и золото были в безопасности, поэтому я мог тешить себя мыслью, что правительство Ее Величества будет мной гордиться.

— Вам не идет этот цинизм, мистер Меннерс, — ей пришлось повысить голос, чтобы перекричать полонез.

— Неужели? — Генри отхлебнул бренди. — Значит, Притчет умолчал о тридцати сребрениках, которые я получил за труды праведные? Впрочем, с какой стати ему вам о них рассказывать? Это же секретно. Совершенно секретно. Тайна, запертая в шкаф, вместе с остальным грязным бельем королевы.

— Мистер Меннерс!

— Вы уж простите меня, миссис Аиртон. Отвык, знаете ли, от приличного общества. Извините. Иногда выхожу из себя.

— Я не понимаю, в чем вы себя корите. То, что случилось, — ужасно, но вы ведь невиноваты.

— Вы очень ко мне добры. Лично я считаю, что мог бы все сделать лучше. Гораздо лучше. Сколько невинных погибло. Монахиня. Семья Милуордов. Том. А что случилось с Элен… Боже мой, что с ней сделали… Я бы никогда не… Я был должен…

— Вы же не Бог, мистер Меннерс, — промолвила Нелли и потянулась к его ладони, но Генри резко отдернул руку.

— Как раз наоборот, миссис Аиртон, — промолвил Генри в тишине, наступившей после полонеза. — Я уверен, что продал свою душу дьяволу.

— Бедный вы, бедный, — вздохнула Нелли и в волнении допила чай, который уже успел остыть.

— Знаете, когда меня выписали из госпиталя, — продолжил Генри тихим голосом, — я словно обезумел. Да какое там «словно», я действительно сошел с ума. Я мечтал лишь об отмщении. Я еще окончательно не оправился, рану до конца не залечили, но мне было все равно. Я не обращал внимания на боль. Мною словно овладела чья-то воля. В то время союзная армия выступила на Пекин. Бог знает, чего они так долго ждали в Тяньцзине, но я был только рад, поскольку мне представилась возможность отомстить. Я вступил в роту разведчиков, или, честнее будет сказать, вольных стрелков-мародеров. Мы скакали в самом авангарде армии. И знаете, миссис Аиртон, что мы делали? Мы убивали. Убивали. Возможно, и без разбору, только нам тогда так не казалось.

— Мистер Меннерс вы не обязаны мне это рассказывать, — произнесла Нелли.

— Вы правы, приятного в этом мало, впрочем, я отнюдь не горжусь тем, что совершил. Я опущу подробности, за исключением одной: у каждого китайца, который попадался мне на глаза, у каждого китайца, который корчился на острие мой сабли, было одно и то же лицо. Знаете чье, миссис Аиртон? Майора Линя.

— Какой ужас, — пробормотала Нелли, чувствуя, как по спине пробежал холодок.

— Знаете, даже после того, как с посольств сняли осаду, каждый раз, когда выходил на улицу, я видел его. Он был нищим, выпрашивающим подаяние на перекрестке, купцом в лавке. Он мог быть даже вон тем официантом, — произнес Генри.

Нелли с тревогой воззрилась на Меннерса.

— Я же говорю, я был безумен или полубезумен. Мы сняли осаду, но это меня не остановило. Я присоединился к отряду американских морских пехотинцев. Мы прочесывали окрестности — сопротивление еще не успели окончательно подавить. Да, мы пролили немало крови. А потом я грабил. Некоторые из моих товарищей были не менее безумны, чем я, миссис Аиртон, но вам надо понять, что я грабил не оттого, что желал разбогатеть. Я хотел мстить и уничтожать. Мне было сладко видеть выражение страха на лицах людей. На лице майора Линя.

— Бедный вы, несчастный, — промолвила Нелли. — Прошу вас, не продолжайте.

Но Меннерс словно ее не слышал.

— Однажды в одном из дальних хутонов мы подпалили дом одного купца. Просто так, без всяких причин. Мои спутники разозлились, потому что не нашли у него ни золота, ни нефрита. Купец оказался умен и хорошо припрятал свои богатства. А может, у него их никогда и не было. Одним словом, мы сожгли его дом. Я тоже, сами понимаете, не стоял в стороне. Потом мы вышли на улицу и смотрели через ворота, как горит здание. Мы думали, что хорошо обыскали дом и там никого нет. В то время мы уже не убивали, но… делали другие вещи… Что мы только не творили… И вот я с удивлением увидел, как из дома выбежала маленькая девочка. Она кричала от боли, потому что на ней горела одежда. Я сорвал с себя мундир, бросился к ней и сбил с нее пламя. Убейте меня, не знаю, что заставило меня это сделать. Я взял ее на руки и понес прочь, девочка не особо пострадала, просто была очень напугана, и в этот момент на меня обрушилась горящая сторожка у ворот. С девочкой ничего не случилось, а я… сами видите, что у меня с ногой. И поделом, скажете вы. Через несколько дней Притчет вызвал меня в посольство, заплатил мне тридцать сребреников и объяснил, что больше не нуждается в моих услугах. С тех пор я мало с кем разговариваю, но мне кажется, безумие меня оставило. Вообще-то теперь все гораздо хуже. Дело в том, что я не вижу смысла жить дальше. Если желаете, можете сказать, что меня терзает чувство раскаяния. Такие миссионеры, как вы, были бы довольны. Похоже, во мне запоздало проснулась совесть. И, как обычно случается в подобных случаях, она не дает мне покоя.

— Мистер Меннерс… вы не позволите называть вас Генри? Мне кажется, я вас очень хорошо понимаю. Если бы вы знали, Генри, как я вам сочувствую.

— Спасибо, миссис Аиртон. Нелли. Честно, спасибо. Я вас всегда уважал. В отличие от некоторых, вы никогда не судите людей, но прошу вас, не надо мне сочувствовать. Для таких, как я, нет спасения. Я ведь сам вырыл себе яму. Вы не находите?