Адам Уильямс - Дворец райских наслаждений

Ему показалось, или у нее действительно дрогнули брови? Взгляд зеленых глаз продолжал оставаться таким же спокойным.

— Но теперь уже нет?

— Именно, — она слегка нахмурилась. — Мне кажется… Сейчас уже все кончено. Слишком много всего случилось. Прости меня, Генри. Мне очень тяжело.

Генри вздохнул. Элен явно чувствовала себя неуютно.

— Притчет рассказал, что вам довелось пережить, — помолчав, произнес он. — Вам пришлось очень несладко.

— Да, на нашу долю выпали ужасные испытания, — кивнула девушка. — Но было не только плохое. Было и хорошее. Например, кочевник, у которого мы жили. Он был очень добр.

— Притчет сказал, что он был шаманом.

— Да, он был лекарем, — сказала Элен. — Он… он нам помог.

— Я слышал, что некоторым аборигенам открыты подлинные глубины мудрости, — сказал Генри. — Нашим умным ученым еще многое не под силу понять.

— Да, — вздохнула Элен, — ты совершенно прав.

— Что, так и будем сидеть обмениваться банальностями? — прервал Генри короткое молчание. — Если хочешь знать, я многое понял. И я очень ценю, что ты спустилась ко мне и все сказала в лицо. Ты… ты, Элен, очень мужественная. Или великодушная. Я бы не стал тебя осуждать, если после всего того, что ты из-за меня пережила, ты бы вообще не пожелала меня видеть. Поверь мне, я так поступал, потому что не видел другого выхода. Я понимаю, отчего ты меня сейчас презираешь…

— Но я тебя не презираю, — озадаченно уставилась на него Элен. — С чего ты взял?

— Я мерзко с тобой обошелся, — ответил он.

— Ты всегда был со мной нежен. Ты уважал меня так, как и подобает мужчине уважать женщину. И ты спас мне жизнь. Мне и моему ребенку. Нашему ребенку.

— Говоришь, уважал тебя? Я… продал тебя, — прошептал Генри. — Никогда себе этого не прощу.

— Да, тебе пришлось пойти на жертву, — согласилась она. — Но даже в тот момент ты был само благородство. Я говорю искренне, — она поставила полупустой бокал на стол. — О том, что случилось потом… — на ее лице отразилось страдание, и она отвернулась, — не думай. Этого никогда не было, — прошептала она и закрыла глаза. — Нет, было. Конечно же, было. Ты все видел, и я представляю, как мучился. Генри, если бы ты знал, как я тебе сочувствую. Что же до меня… — Она взяла бокал и тут же его отставила. Девушка нахмурилась, пытаясь сформулировать мысль. — Это был сон, Генри. Просто дурной сон. Словно те, которые приходят, когда куришь опиум. Это было не взаправду. Они не смогли меня ранить. Ту, настоящую, подлинную меня. Теперь я это поняла. Генри, — она подалась вперед и схватила его за руки. — Ты должен забыть об этом. Они ничего не значат. Прости их, и только тогда ты сможешь жить в мире с самим собой.

Генри медленно высвободился из ее рук.

— О чем ты говоришь? Хочешь сказать, я должен простить майора Линя?

— Да, да, их всех, и майора Линя тоже, — с жаром сказала она. — Я же простила. — Она снова взяла его за руки. — Господи, о чем мы только говорим в кафетерии «Hôtel de Pekin », — улыбнулась девушка.

— Насколько я вижу, ты прониклась от Аиртонов христианским всепрощением, — холодно посмотрел на нее Генри.

— Ты просто не представляешь, как ошибаешься, — рассмеялась она. — Впрочем, в каком-то смысле ты, может, и прав. Не думаю, что я именно та христианка, какой они хотят меня видеть, но, наверное, суть все-таки одна.

— Понятно, — промолвил Генри. — Значит, все было сном. Скажи, я тоже — кошмар, о котором тебе удалось забыть?

— Ты мне не сделал ничего дурного, — промолвила она и вдруг разрыдалась, враз утратив над собой контроль. — Господи Боже, — пронзительно вскрикнула Элен, откинувшись на спинку дивана. На них стали оборачиваться официанты и люди за столиками. — Чего ты хочешь? Ты должен дать мне немного времени. Теперь все иначе. Я изменилась. Я уже не та девочка, которую ты знал.

— Я это и так вижу, — сказал Генри. Ему хотелось сказать, что в этой вспышке чувств она была особенно прекрасной и такой красивой он никогда ее прежде не видел, но данное замечание несколько не увязывалось с остальным разговором, поэтому Меннерс смолчал.

Элен взяла себя в руки и со злобой проговорила:

— Чего ты хочешь? Воскрес из мертвых и собираешься двигаться дальше по накатанной? Кем я была для тебя? Очередной победой? Глупой школьницей? Игрушкой на время, пока ты занимался своими важными делами?

— Ты и вправду веришь в то, что говоришь?

— Да, — с вызовом глянула на него Элен и тут же сникла. — Нет. Конечно же, не верю, — прошептала она. — Но, быть может, я должна была стать для тебя только игрушкой. Ну почему, Генри, скажи, почему ты в меня влюбился? Что ты во мне нашел? Зачем ты мне столько дал?

Генри смотрел на девушку с удивленной улыбкой. Изогнув брови, он вопросительно уставился на нее, и, увидев его взгляд, девушка разъярилась еще больше.

— Перестань, Генри, я вела себя глупо и безответственно. Я была как ребенок в кондитерской. Я желала тебя и все то, что тебя окружало. Свободу. Тайные свидания. Любовные утехи. Опиум, да, слышишь, даже опиум. Я была словно на празднике. Элен Франсес отправляется за новыми ощущениями в Китай и получает, что хочет. Дура, дура набитая. Я не из твоего круга. И никогда в нем не была. Ты меня одурманил — вот и все. Но теперь я пришла в себя. Клянусь Богом, теперь я куда как благоразумней. Тяжко мне далась эта наука, ну да ладно. Зато теперь я знаю, кто я такая, чего хочу и к чему мне надо было всегда стремиться.

— И чего же ты хочешь? — спросил Генри.

— Быть никем, — безжизненно произнесла Элен, склонив голову. — Быть такой, как все. Быть самой собой. Провинциальной простушкой. Поверь, Генри, я буду тебе плохой женой. Ты не обретешь со мной счастья. Я тебе надоем, я утяну тебя на дно, ты станешь со мной тосковать, а это для меня невыносимо.

— Я вообще-то рассчитывал, что ты, наоборот, вытянешь меня со дна, — прошептал Генри. — Вы с Нелли считаете меня героем и образцом совершенства. Но, положа руку на сердце, должен сказать, что я совсем не такой. Я хочу жить обычной жизнью.

— Генри, в тебе все необычно. Все. Дай-ка я тебе кое-что скажу. Когда ты погиб, вернее, доктор сказал нам, что ты погиб, я испытала только облегчение. Облегчение — слышишь? Потому что знала, теперь мне не нужно тебя дальше любить. Доктор Аиртон считал, что настроил меня против тебя, наврав с три короба, что ты подстроил мое изнасилование, и поэтому не удивился, когда я, узнав о твоей смерти, не выказала ни ужаса, ни отчаяния. Но подлинная причина была в другом. Я ни на мгновение не поверила Аиртону. Он ненавидел тебя из зависти, из-за того, что ты вечно выставлял его дураком. Я не стала плакать о тебе вовсе не потому, что поверила Аиртону. Я испытала облегчение. Огромное облегчение. Когда тебя не стало, я почувствовала, что, может быть… может быть, мне удастся зажить прежней скучной, унылой жизнью. Внутри меня двигался твой ребенок — большего мне было не нужно. Я чувствовала, что смогу вырастить и воспитать его в любви. Он не будет от меня требовать того, что требовал ты…