Адам Уильямс - Дворец райских наслаждений

Они долго сидели молча и смотрели друг на друга.

— Генри, я не хочу, чтобы все окончилось… вот так. Мы можем остаться друзьями? Прошу, проведай нас до отъезда. Увидишь Катерину. Пожалуйста, приди хотя бы ради нее.

Он обещал прийти. Так было проще всего. Генри был не из тех, кто, проиграв все свои сбережения, остается сидеть за карточным столиком.

Генри молча допил бренди, Элен — вино. Генри в последний раз пыхнул сигарой, резко вдавил ее в пепельницу и бросил на девушку холодный взгляд. На его лице промелькнула тень улыбки.

— Кажется, за весь вечер я так и не сказал тебе, как ты прекрасна. Ты произведешь в Линкольншире настоящий фурор. Пойдем, милая, позволь мне тебя проводить. Выше голову, — добавил он, взяв ее под локоть. — Нам же теперь надо заботиться о репутации.

Рука об руку они вышли из кафетерия. Несколько оставшихся в зале людей повернулись, провожая их взглядами и гулом голосов. Генри заговорщицки подмигнул.

— Думаю, здесь надолго запомнят вдовушку Кабот, — усмехнулся он, и мгновение спустя она улыбнулась в ответ.

Генри проводил ее до подножия лестницы.

— Так ты проведаешь нас перед отъездом? — настойчиво спросила она. — Зайдешь повидать дочку?

— Только попробуй мне помешать, — ответил он.

Он подался вперед, собираясь поцеловать ее в щеку, но Элен обхватила его голову руками и впилась Генри в губы. Они целовались у всех на виду, целовались страстно, в последний раз. Элен отстранилась первой и бросилась вверх по лестнице со всей скоростью, которую ей позволяло платье. Потом сплетники никак не могли прийти к единому мнению: одни считали, что слышали, как девушка всхлипывала, другие уверяли, что она просто тяжело дышала. Завернув за угол, Элен скрылась из виду.

Покуда она не исчезла, у Генри хватало сил улыбаться, но когда он наконец повернулся и медленно пошел к двери, грузно опираясь на трость, на его лице застыло мертвое выражение.

Он не стал звать рикшу и медленно побрел вдоль Посольской улицы в сторону канала. Уже спустился вечер, и на небе мерцали звезды. Генри закурил. В холодном воздухе вился дымок сигары. Через некоторое время боль от раны окончательно измучила его, и он кликнул рикшу.

Генри не обратил внимания на нищего, сидевшего на углу Японского посольства. Пропустив вперед рикшу, нищий скачками понесся вслед за ним.

Аиртон простыл и не выходил из комнаты. Кое-кто из бессердечных сухарей решил, что он захворал неспроста. Например, очень много миссионеров были бы рады узнать о резне в Шишани побольше. Некоторые из журналистов, прибывших в Пекин вместе с союзными войсками, чувствовали, что рассказ доктора скрывает в себе настоящую сенсацию. Многие вопросы по-прежнему оставались без ответа. Особенно всех интересовало, каким образом семейству Аиртона удалось избежать гибели, которая не обошла стороной остальных европейцев, проживавших в городке. Поначалу к спасшимся от зверства боксеров испытывали искреннее сочувствие, особенно учитывая всем известные чудовищные лишения, выпавшие на долю семьи Аиртонов во время их побега. Однако Аиртон, Нелли и Элен продолжали хранить молчание, и со временем старые друзья семьи, такие, например, как Джилспи, встали на сторону несчастных и, услышав упоминание о Шишане, тут же переводили разговор на другую тему. Аиртона никто ни в чем не упрекал, однако многие считали, что главе христианской миссии, подобно капитану тонущего корабля, следовало оставаться на своем посту до конца. Старые миссионеры прихлебывали чай и качали головами. Молодые викарии, которым только предстояло начать миссионерскую деятельность, читали проповеди о том, какого самоотречения требует их служба и сколь ясно следует помнить о слабостях, в силу которых человек может поддаться искушению и не выдержать уготованного Всевышним испытания. Американские миссионеры были довольны, и их удовлетворение ни у кого не вызывало недоумения. Одна из протестантских организаций выпустила брошюру в траурной рамке с нарисованными от руки картинками, изображавшими коленопреклоненных молящихся людей со свечками в руках. К людям из-за облаков протягивали руки ангелы, а в самом центре страницы были напечатаны фотографии Бартона Филдинга и Септимуса Милуорда. Следовавший за картинкой текст не упоминал ни об Аиртонах, ни о католических монашках.

Ничего не менял даже тот факт, что Аиртонов сопровождала молодая, привлекательная и удивительно немногословная вдова миссис Кабот. Будучи супругой одного из мучеников (пусть Том и не был миссионером, все знали, что он — настоящий джентльмен, окончивший государственную школу, взращивавшую своих воспитанников в строгих христианских традициях), следовало ожидать, что миссис Кабот и ее дочь тоже могут рассчитывать на сочувствие и даже на отблески мученического ореола, однако, помимо невысказанного вопроса о том, каким образом ей удалось избежать смерти, сплетники то и дело судачили о ее странной дружбе с отвратительным мистером Меннерсом, который также каким-то чудесным манером умудрился спастись от гибели.

По сути дела, от всей этой истории шел запашок, и через некоторое время, несмотря на несомненную праведность и святость, явленную такими благородными людьми, как Милуорд и Филдинг, при разговоре о несчастных, принявших мученическую смерть во время боксерского восстания, сплетники взяли за привычку судачить о резне в Тайюаньфу и Баодине, в которой не выжил никто, а о Шишане упоминать лишь вскользь или же и вовсе помалкивать.

Если Нелли и Элен и было известно о воцарившихся в обществе настроениях, то они ничем этого не показывали. Все десять дней в Пекине они ходили по рынкам, накупали шелка, гуляли с взятой напрокат детской коляской по храмовому парку Житань, осматривали с детьми Запретный город, Храм Неба и прочие императорские владения, взятые под охрану союзными войсками и открытыми, с самого снятия осады, для публики, вернее, для каждого европейца, изъявлявшего желание их посетить.

Как правило, Генри Меннерс отправлялся с ними на прогулку и, хромая, старался не отставать. Наблюдательный человек непременно бы заметил грустное выражение его лица, пропадавшее, лишь когда Генри бросал взгляд на коляску, в которой лежала надежно спеленатая Катерина, с удивлением взиравшая на проплывающий мимо нее мир. На эти краткие мгновение глаза Генри горели любовью, странным образом мешавшейся с тоской, но стоило ему отвести взгляд, как на лицо тут же возвращалось прежнее мрачное выражение. Джордж и Дженни, радостно гомоня, неслись вперед с весельем щенков, спущенных с поводка. Время от времени к ним присоединялся Генри. Как когда-то в сгинувшем навсегда чудесном мирке города Шишаня, он сажал на широкие плечи хихикающую Дженни, однако теперь, чтобы поднять девочку, ему приходилось приложить заметное усилие. Иногда он доставал из кармана гостинец Джорджу — резную печать, камешек причудливого окраса или формы, а однажды кусочек черепицы в форме драконьей головы. Казалось, Генри чувствовал себя гораздо легче в компании детей, нежели взрослых. Когда дети убегали вперед, Генри оставался вместе с Нелли и Элен. Они почти не разговаривали, и лишь время от времени обменивались ничего не значащими фразами о погоде, восхищались шедеврами архитектуры или же обсуждали, куда пойдут на следующий день. Не было ни напряжения, ни чувства неловкости. Тишина дышала покоем. Все уже было сказано, и они радовались, что теперь могут просто гулять как старые друзья.