Адам Уильямс - Книга алхимика [Роман]

« Паладон исчез…» — откуда ни возьмись всплыла в голове мысль. Пинсон дернулся, словно от удара током. Рабочий видел, что он проник в мечеть. Выход из мечети был только один, но Паладон так и не появился. Да как такое может быть? Бабушка Хуанита сказала, что не верит в случайности. «Вы говорили, что один из героев вашей книги архитектор, построивший этот собор. Может, он запрятал тут какие-нибудь секреты…»

Чудеса? Мысли роились в голове, налезая одна на другую. Чудеса бывают разные, и практически все из них можно объяснить с научной точки зрения. Паладон был гений. Он мог сотворить с камнем невозможное. Камень не знает тлена и ржавчины. Из него Паладон вырезал собственную статую и поставил ее вечным стражем охранять секреты, которые сокрыл внизу.

Нащупав в кармане книгу, Пинсон попытался припомнить надпись на саркофаге Паладона. Загадочная библейская цитата: «Просите, и дано вам будет; ищите, и найдете; стучитесь, и отворят вам».

Профессор бережно уложил Марию на скамью и огляделся. Все спали. Сон сморил и Фелипе. Солдат снова сидел привалившись к колонне и похрапывал. Его винтовка лежала рядом на полу.

«Осталось еще три главы, — подумал Пинсон. — Сейчас всего-навсего час ночи. Три главы. Три часа. Светает около шести. Еще есть время».

Его охватило волнение, точно такое же он испытывал в юности, когда вдруг нападал на след, пытаясь отыскать истину в противоречивых свидетельствах средневековых хроник. Главное, отыскать ключ к разгадке. Указание на него он его уже получил от бабушки Хуаниты.

Теперь Пинсон знал, что ему надо найти.

В которой повествуется о том, как философу поднесли сосуд с селитрой, а врач излечил себя сам.

— Я тебе когда-нибудь рассказывал историю об ар-Рази и толстой женщине? — донесся до меня из темноты едва слышный голос Саида.

Мы провели в заключении уже больше года, и за это время Саид так изнемог, что мне пришлось напрячь слух, чтобы разобрать голос учителя. Не без труда я отвлекся от паука, который полз вверх по моему бедру. Сил стряхнуть его у меня не было. Я тоже сильно ослабел от голода и едва шевелил языком.

— Кажется, рассказывали. Но я бы послушал еще раз, — прохрипел я, не желая обижать моего наставника. Имелась и еще одна причина, в силу которой мы беседовали друг с другом: слыша голос сокамерника, каждый из нас удостоверялся в том, что тот все еще жив.

Нас по-прежнему держали прикованными к стене. Мы медленно угасали в нашем узилище. Саид так отощал, что за время пребывания в подземелье дворца тюремщикам три раза пришлось менять кандалы. В последний раз они обнаружили, что его правая рука выскользнула из железного браслета. Старший надзиратель сунул ее обратно и при этом даже не выругался и не ударил Саида.

— Однажды к ар-Рази пришел на прием мужчина со своей женой, — медленно заговорил мой наставник, старательно выговаривая каждое слово. — Им требовалась его помощь, потому что женщина была бесплодной. — Он умолк, чтобы перевести дыхание и собраться с мыслями. Наши разговоры теперь часто прерывались подобным долгим молчанием.

Я снова стал думать о пауке. А что, если он ядовитый? Впрочем, какая разница? Наши нагие тела и без того уже покрыты гноем, ссадинами и незаживающими ранами от побоев, так что укус насекомого ничего не изменит.

— Он осмотрел женщину, а потом спросил, кто она по знаку зодиака, чтобы он смог свериться с ее гороскопом. — Саид снова замолчал. — Я считаю, ар-Рази поступил совершенно правильно.

— Да, — согласился я, — о гороскопах забывать нельзя. — Я блаженно улыбнулся, вспоминая о тех днях, когда работал в лечебнице у лекаря Исы. Наши беседы помогали нам не забывать о том, кем мы когда-то были, и в этом заключалось еще одна их польза.

Пронзительный вопль, донесшийся из соседней камеры, выдернул меня из полузабытья.

— Бедолага, — вздохнул Саид. — Знаешь, Самуил, нам с тобой повезло.

— Это точно.

Мы с моим наставником были избавлены от пыток. Если бы нас стали мучить, мы много смогли бы наговорить заплечных дел мастерам. Видимо, Азиз хотел этого избежать.

— Как думаете, кто это был? — спросил я. — Вряд ли в городе осталось много христиан.

— Не будем терять надежды, Самуил. Быть может, твари, что ввергли нас сюда, теперь перегрызлись между собой. Такое иногда случается после бунтов и дворцовых переворотов. Вспомни, как восстал остров Керкира [75] Керкира — греческий остров, самый северный и второй по площади среди Ионических островов. Был заселен выходцами с Коринфа, горячо отстаивавшими свою независимость. . Об этом прекрасно пишет… как его… ну…

— Фукидид [76] Фукидид (ок. 460 — ок. 400 до н. э.) — крупнейший древнегреческий историк, основатель исторической науки. , — подсказал я.

— Аллах… Аллах Всемогущий, что стало с моей памятью… — Саид затих.

Мы ждали, когда из соседней камеры раздастся новый крик, но его так и не последовало. Вскоре мы снова услышали шорох крысиных лапок по влажному полу. Возобновили свое движение и насекомые. Жизнь возвращалась в привычное русло.

— Составив гороскоп, ар-Рази сказал женщине, что сможет ее излечить от бесплодия, но это ей без надобности. Звезды недвусмысленно свидетельствовали о том, что через месяц ее уже не будет в живых. Транзит Сатурна по асцентденту… Черный квадрант Венеры… А женщина была по гороскопу Весы с асцендентом в Раке.

— Со звездами не поспоришь, — согласился я.

— Именно это и сказал ар-Рази перепуганной женщине прежде, чем попросил расплатиться.

Пока Саид рассказывал, я время от времени впадал в забытье. В голоде самое ужасное не пульсирующая боль, терзающая внутренности, а вялость и апатия, лишающая человека возможности мыслить здраво. Больше всего Саид поражал меня тем, что он будто не замечал очевидного. Мы умирали в застенках, медленно угасал наш разум, и при этом наставник беседовал со мной так, будто мы возлежали на коврах среди подушек в доме Салима. Когда тюремщики приходили, чтобы сменить солому или же принести нам хлеб и воду, нашу камеру заливал свет факелов. В эти моменты я старался не смотреть на Саида. Всякий раз, когда мой взгляд падал на него, мое сердце переполнялось печалью. Клочковатая седая борода ниспадала на выступающие ребра. Складками, словно лохмотья на нищем, висела иссохшая, морщинистая кожа, некогда плотно облегавшая его выпирающий живот. Щеки Саида ввалились. Мой старый наставник превратился в настоящий скелет, а его голова сделалась похожей на череп. Мрак был мне больше по душе. Тогда, слыша голос учителя, я представлял себе прежнего Саида — жизнерадостного толстяка, которым он был когда-то.