Адам Уильямс - Книга алхимика [Роман]

Иногда в мою камеру набивалось столько философов, что я не понимал, как тюремщикам удается протолкнуться через эту гомонящую толпу.

Один раз я попал в крайне неловкое положение. Отец с пророком Илией явились навестить меня именно в тот момент, когда Птолемей и аль-Фергани заканчивали спор о скорости вращения небесных сфер. Птолемей был категорически не согласен с некоторыми теориями персидских и арабских астрономов, и оба ученых мужа в процессе диспута исчертили звездными картами все стены моей камеры. Пророк Илия счел их беседы богомерзкой ересью и принялся размахивать посохом. Драки удалось избежать лишь благодаря нашему с Саидом красноречию. С каким же трудом нам удалось помирить спорщиков! Перед тем как уйти, отец с нежностью на меня посмотрел, погладил по ногам и прошептал: «Как же я горжусь тобой, Самуил! Как же я тобой горжусь! Ты стал тем, о ком я всегда мечтал».

Я был рад это услышать, поскольку чувствовал себя виноватым перед отцом за то, что бросил его в старости. Еще я был признателен Саиду за то, что он как-то раз привел с собой Салима. Визирь сказал, что я оправдал его ожидания и в столь непростое время был вместе с его сыном. «Я знал, что могу положиться на тебя, Самуил, — промолвил он. — Настанет время, и Азиз поймет, что ты действовал во благо, и тогда он придет за тобой».

Наступило счастливое время. Дни и ночи я проводил в блистательной компании самых выдающихся мыслителей. Беседы с ними были настоящим пиром для моего ума. Конечно же, расстраивало то, что я был прикован к стене и потому не мог записывать новые теории, приходившие мне на ум каждый день. Впрочем, по крайней мере, меня больше не тревожили физические страдания.

Однажды Саид не пришел. Я скучал. Ко мне стала возвращаться боль. Ныли мышцы, в местах укусов насекомых жгло и чесалось. Минул еще один день. Саид так и не показывался. Тут я уже встревожился. Вкус хлеба и воды показался мне особенно омерзительным, потому что я не мог от него избавиться, хлебнув шербета. На третий день я стал орать и греметь цепями.

— Боюсь, теперь твое одиночество буду скрашивать лишь я, — виновато произнес кто-то.

Голос показался мне знакомым. Я поднял голову и увидел перед собой Ису, одетого в скромный черный халат. Он с озабоченным видом смотрел на меня и смущенно улыбался.

— Это вы? Но… но как вы здесь очутились? Вас же отправили лечить солдат!

— Отправили, — вздохнул он. — Мне пришлось воевать в армии принца Азиза. Они решили, что лекари им без надобности — ну, во всяком случае, лекари-христиане. Я стал пехотинцем. Думаю, воин из меня получился никудышный. Я никак не мог забыть о клятве Гиппократа. Была большая битва у стен одного города, — он пожал плечами. — И вот я здесь.

— Получается, вас тоже нет в живых?

Не ответив на этот вопрос, Иса подошел ко мне поближе, осмотрел с ног до головы и ласковым голосом произнес:

— Какие у тебя ужасные язвы и раны, Самуил. Должно быть, тебе очень больно. Как бы мне хотелось облегчить твои муки, но, увы, я не властен это сделать.

— Не властны?

— Нет, не властен, — с сожалением ответил он. — Я здесь лишь для того, чтобы вернуть тебе рассудок.

— Я и так в здравом уме. — Слова Исы возмутили меня до глубины души.

— Не совсем, — мягко произнес он. — Однако ты сам меня позвал. И это очень обнадеживающий признак.

— Не звал я вас, — замотал я головой. — Если Саид решил подшутить надо мной подобным образом, ступайте и передайте ему, что его шутка мне не понравилась.

— Я не могу, а вот ты можешь, вызвав его образ силой своего воображения, только, мне кажется, ты больше не хочешь этого делать.

— К чему вы клоните? Хотите сказать, что Саид — плод моих фантазий?

— А ты как думаешь, Самуил?

— Мне знаком этот тон, Иса. Подобным образом вы разговариваете со своими пациентами. С душевнобольными!

— Получается, ты считаешь себя душевнобольным? — улыбнулся Иса.

— Ладно, — кивнул я, — хотите поиграть со мной? Пожалуйста. Давайте призовем на помощь логику и посмотрим по сторонам.

— Не имею ничего против.

— В таком случае извольте взглянуть на эту стену, — ехидно произнес я. — Видите, она вся исчерчена астрономическими картами и формулами. Откуда, по-вашему, они здесь взялись? Чья это работа? Тюремщиков, что ли? Нет, это почерк Саида. Он сделал эти расчеты всего четыре дня назад. А теперь попробуйте убедить меня, что все это плод моего воображения.

— Боюсь, Самуил, я вряд ли смогу что-нибудь разглядеть на этих стенах. Я и самих-то стен не вижу. Здесь кромешная тьма. Думаю, ты их тоже не можешь видеть.

— Но вас же я вижу, — возразил я.

— Каким образом? Человеческий глаз видит объекты благодаря внешнему источнику света. И где же этот источник? Мы в темнице, в недрах горы под дворцом. Тут нет света. Да, конечно, ты лицезришь меня, в противном случае наш разговор вряд ли бы состоялся, однако не логично ли предположить, что ты видишь меня внутренним взором? Я говорю о воображении, источнике грез. Таким образом, из этого можно сделать вывод, что и я, и Саид являемся порождениями твоего разума. Ты согласен?

— Но с чего мне фантазировать? Я философ, я ученый — меня интересует лишь то, что существует на самом деле.

— Позволь напомнить тебе твои собственные слова, — прищурился Иса. — Мы как-то беседовали с тобой о природе безумия, и ты сказал, что при некоторых обстоятельствах в сумасшествии есть рациональное зерно. Если реальность становится невыносимой, вполне естественно, что разум пытается найти себе прибежище в ином мире — выдуманном. Так?

— Вот вы и попались! — торжествующе произнес я. — Не сходятся у вас концы с концами! Согласен, жизнь в тюрьме невыносима. Вполне допускаю, что здравомыслящий человек попытается укрыться от этого кошмара в мире иллюзий. Допустим, именно это и произошло со мной. Поскольку мое положение не изменилось и я до сих пор в тюрьме, зачем мне понадобилось придумывать вас? Чтобы вы вернули меня в реальный мир, полный боли и страдания? Зачем мне это нужно? Не лучше ли в моем положении оставаться умалишенным?

— Я здесь лишь потому, что ты сам этого хочешь, Самуил, — пожал плечами Иса. — Стоит тебе пожелать, и я исчезну. Так мне уйти?

Мне страшно захотелось увидеть Саида. Я истосковался по его обществу, что ободряло и обнадеживало меня. А как я мечтал снова полакомиться сластями Хасана! Присутствие лекаря Исы вселяло в меня тревогу. Вот бы избавиться от него! Стоило мне об этом подумать, как я увидел, что дальнем углу камеры сгущается фигура Саида. Под мышкой он держал свернутый в рулон ковер, а в другой руке сжимал накрытую тканью плетеную корзину со снедью. Вместе с этим лекарь Иса начал таять, растворяясь в воздухе, и вскоре от него остались лишь печальные глаза и грустная улыбка.