Адам Уильямс - Книга алхимика [Роман]

— Самуил, ты меня слушаешь? Так вот, приближался конец месяца. Бедная женщина, преисполненная отчаяния от снедавшего ее страха, сидела дома и ждала смерти. Она не могла ни есть, ни пить, ни спать. А смерть все не шла и не шла. Минуло пять недель, прошло полтора месяца, а она все никак не умирала. Само собой разумеется, и женщина, и ее муж пришли в ярость. Преисполненные гнева за страдания, которые им пришлось пережить, они ворвались в дом ар-Рази…

Я стал хихикать. Я ничего не мог поделать. Быстрые, резкие перепады настроения от отчаяния до неудержимого веселья нередко являются симптомами крайней степени истощения, за которыми следует безумие.

— Ха-ха-ха, — сдавленно смеялся я, — они хотели получить назад свои денежки. Ха-ха-ха… ар-Рази неправильно составил гороскоп…

— Совершенно верно, однако ошибку он допустил намеренно. Признав ее, ар-Рази сказал мужчине: «Взгляни на свою жену. Посмотри, как она похудела». — Саид тоже начал тихонько хихикать.

Мы оба тряслись от смеха, отчего наши цепи негромко позвякивали, словно колокольчики на легком ветерке.

— Он… он сказал… ар-Рази сказал… «Взгляни на влагалище своей жены. Складки жира, что закрывали проход, канули в небытие. Путь свободен. Войди в свою жену сегодня ночью и увидишь, что она понесет от тебя здорового ребенка», — давясь от смеха договорил Саид.

Нас охватило безудержное веселье. Мы висели на цепях в кромешной темноте и пискляво хихикали. Чем не пара летучих мышей в пещере?

— Вообще-то, я должен быть благодарен Азизу, — хохотнул Саид. — Я, как та женщина, никогда не пытался ограничить себя в еде, пока меня к этому не принудил толковый лекарь… Я чувствую… чувствую… — Он пробормотал что-то невнятное.

Звякнули цепи. Наставник потерял сознание. Я ждал, когда он придет в себя, и думал о пауке. Я его больше не чувствовал, но в паху отдавало болью. Должно быть, паук укусил меня и уполз.

Зазвенели цепи. Саид очнулся.

— Прошу прощения, Самуил. Как это было невежливо с моей стороны. Я хотел поведать тебе о своих ощущениях.

— И как же вы себя чувствуете?

— Я чувствую, что постройней… Очень постройнел…

— Какой все-таки… — У меня сильно кружилась голова. Смех отнял у меня последние остатки сил.

— Что ты сказал, Самуил?

— Какой все-таки Азиз у нас внимательный и заботливый, — наконец проговорил я. — Наверное, ему и надо было лечить вас с самого начала. Ему, а не мне.

— Не падай духом, Самуил. Подумай об ар-Рази. Он знал о силе… о силе разума… Всякий раз мысль об этой силе… вселяет в меня…

— Вселяет в вас что, учитель?

— Надежду и мужество. Она приободряет меня. Мы можем исходить весь мир вдоль и поперек, но наш разум навсегда останется для нас непостижимой загадкой. Я уверен, что если Бог где-то и есть, то Он обретается в нашем сознании. Вы… вы с Исой… с вашими исследованиями человеческого безумия стоите на пороге невероятного открытия… Я вам очень завидую, Самуил… — Неожиданно его дыхание сделалось коротким и хриплым.

— Учитель! — Меня внезапно охватила тревога. — Вам плохо?

— Нет-нет, все хорошо… Я просто немного устал и… — Саид фыркнул. — Я тут подумал о том, что перед тем, как прикорнуть днем, я выпивал бокал вина с пряностями. Милый Самуил, ты не обидишься, если… Если я ненадолго прерву нашу беседу… Мне вдруг захотелось чуток вздремнуть… Ты не возражаешь?

— Нет, конечно, отдыхайте на здоровье. Кстати, мне очень понравилась история про ар-Рази.

— Спасибо, мой мальчик, — пробормотал он, — превратности судьбы не страшны тому, у кого есть такой товарищ, как ты…

Через несколько минут я с облегчением услышал, что дыхание учителя выровнялось. Я был рад за него. Поскольку цепи с нас никогда не снимали, то спать приходилось в неудобных позах. К счастью, от усталости мы время от времени впадали в забытье, дававшее нам силы. Под тихое похрапывание Саида задремал и я.

Мне приснилось, что мы втроем, как в старые добрые времена, сидим перед Саидом. В моем сне Саид будто бы не замечал Паладона и Азиза, обращаясь исключительно ко мне.

— Не отказывайся от своих философских взглядов, мой мальчик, — говорил он, — ты лучший из моих учеников. Этот сосуд всегда должен быть полон, и в этом я рассчитываю на тебя. — В руках он держал серебряный кувшин, который обрушил на голову Азиза во время свадебной церемонии.

Внезапно Саид начал лить содержимое кувшина мне на руки. Однако в мои подставленные ладони хлынул не персиковый сок, а красное вино. Его струйки щекотали кожу, переливаясь калейдоскопом красок в солнечных лучах, ярко освещавших вершины гор и террасу королевского дворца, на которой мы сидели.

— Это небесная селитра, — пояснил Саид, — дух мудрости. Чем больше ты выливаешь, тем больше остается. Главное, Самуил, не выпускай сосуд из рук. Держи его крепко. Тем самым ты докажешь, что я не зря тобой горжусь. На! — он передал мне кувшин, а Паладон с Азизом захлопали в ладоши. Я поднял взгляд, чтобы поблагодарить учителя, но он пропал, оставив после себя лишь смятые подушки, да крошки на ковре.

Я проснулся в тишине. Ни дыхания учителя, ни звяканья цепей я не слышал.

Когда пришли тюремщики с факелами, выяснилось, что Саид умер во сне. Мне нравится думать, что тот загадочный сон был его последним посланием, адресованным мне.

В одиночестве я пребывал недолго. Вскоре Саид вернулся. Выглядел он совсем как в прежние счастливые дни — толстый, жизнерадостный, в тюрбане, с бородой, окрашенной хной. С собой он приносил массу всякой снеди. Он раскладывал угощения передо мною на ковре, а потом ложился на подушки, с усмешкой глядя на мой восторг. На завтрак мы лакомились куриными ножками и перепелиными яйцами, а на обед и ужин — бараниной. В перерывах между этими трапезами объедались фруктами и сластями. Сласти, между прочим, готовил нам сам Хасан со знаменитого Багдадского рынка, тот самый Хасан, угощениями которого не брезговал сам Гарун ар-Рашид. Теперь я редко испытывал чувство голода. Тюремщикам приходилось применять силу, чтобы накормить меня сухим хлебом и напоить вонючей застоявшейся водой. Сперва я сопротивлялся. К чему мне хлеб и вода, если я, стоит только мне захотеть, могу полакомиться любыми яствами? А потом Саид посоветовал мне не противиться надсмотрщикам. «Считай, что это лекарство, мой мальчик, — сказал он. — Ешь, что они дают, а потом, чтобы помочь избавиться от мерзкого послевкусия, я поднесу тебе свежего инжира и чашу шербета».

А какие научные и философские диспуты мы устраивали! Саид зачитывал мне выдержки из своего труда, который наконец смог закончить в своей новой обители. Он сказал, что дело сразу пошло как по маслу, поскольку теперь всякий раз, когда он сталкивался с какой-нибудь сложностью, он мог обратиться за помощью непосредственно к ар-Рази или Ибн Сине. Иногда он приводил их вместе с собой, равно как и Птолемея, Аристотеля, Диоскорида, Галена и еще многих других. Однажды меня посетил сам Гермес Трисмегист, который показал мне способ изготовления философского камня, оказавшийся более простым, чем тот, что открыл я.