Адам Хиггинботам - Чернобыль. История катастрофы [litres]

К среде толпы взвинченных киевлян бились за билеты из города, пытаясь бежать в количествах, невиданных со времен немецкого блицкрига в 1941 году [938] Shcherbak, Chernobyl, 152; Grigori Medvedev, “Chernobyl Notebook,” trans. JPRS, 61. . На вокзалах мужчины и женщины совали деньги проводникам, набивались по десять человек в четырехместные купе и забирались на багажные полки [939] Юрий Козырев, интервью автору книги, Киев, 2017 год. . Другие пытались выбраться по автодорогам, и движение на южных магистралях встало: только в один день почти 20 000 человек выехали на машинах и автобусах из столицы Украины [940] Plokhy, Chernobyl, 212. . Были организованы дополнительные рейсы в аэропорту, удвоено количество поездов из Киева в Москву. На московских вокзалах западные репортеры видели, как прибывают вагоны с детьми, которые едут без сопровождения взрослых. Дети стояли у окон с широко распахнутыми глазами, расплющив носы о стекло, а на перроне их в тревоге ожидали родственники [941] Felicity Barringer, “On Moscow Trains, Children of Kiev,” New York Times, May 9, 1986. .

Опасаясь массовой паники и учитывая назревающий кризис на станции, в Совете министров Украины начали рассматривать вопрос об эвакуации всех детей из города, но Правительственная комиссия в Чернобыле никаких указаний по этому поводу не давала [942] Ляшко А. Груз памяти. С. 372–373. . А в республиканском аппарате никто не хотел брать на себя ответственность за шаг, который не удастся скрыть или замолчать и который сообщит всему миру, насколько ужасающей стала ситуация. Главе правительства республики требовался совет экспертов. Он попросил Кремль, чтобы светила медицины и метеорологии – Леонид Ильин и Юрий Израэль – прибыли в Киев для срочных консультаций.

В Москве команда МАГАТЭ по изучению фактов – генеральный директор, бывший шведский дипломат Ханс Бликс, и американец Моррис Розен, директор по ядерной безопасности, – получила разрешение увидеть станцию и стать первыми официальными лицами из-за пределов Советского Союза, кому разрешили посетить площадку. Они должны были вылететь в Киев в четверг 8 мая. Когда Евгений Велихов услышал эти новости, он был в ужасе. Академик попросил заместителя правительства СССР Силаева позвонить Горбачеву с таким сообщением: «Скажите, что у нас отхожее место переполнено, туда надо забираться по куче дерьма» [943] Велихов. Мой путь. С. 277–278. .

Только около четырех утра в четверг штурвалы в отсеке задвижек начали показываться над зараженной водой в коридоре 001 [944] Тринос [Интервью Рыбинской] // Факты и комментарии. 2001. . Силаев настаивал, чтобы людей немедленно послали открывать их [945] Шашарин. Чернобыльская трагедия. С. 102; Ананенко А. Воспоминания старшего инженера-механика реакторного цеха № 2 Алексея Ананенка // Союз Чернобыль. . Но в подвале были километры труб и все задвижки выглядели одинаково. Темнота была полная. Только человек, хорошо знающий этот лабиринт узких, темных помещений, мог надеяться добраться туда и вернуться. Для этой задачи были отобраны три человека из персонала Чернобыльской станции – двое, чтобы открыть задвижки, и один, чтобы сопровождать их, если что-то пойдет не так [946] Шашарин. Чернобыльская трагедия. C. 102. . Им выдали гидрокостюмы, лично привезенные из Киева заместителем министра. Держа разводные ключи и фонари, с дозиметрами, прицепленными к груди, и лодыжкам на уровне воды, работники станции вошли в подвал, соединяющий 3-й и 4-й блоки [947] Ананенко А. Воспоминания старшего инженера-механика реакторного цеха № 2 Алексея Ананенка // Союз Чернобыль. .

Первым шел Борис Баранов, начальник смены, за ним два инженера – Алексей Ананенко и Валерий Беспалов. Когда они спускались по лестнице на отметку –3, Баранов остановился, чтобы замерить уровень радиации в коридоре, ведущем к 4-му блоку. Он полностью выдвинул телескопическую рукоятку ДП-5 и выставил датчик в темноту. Дозиметр немедленно зашкалило во всех диапазонах. Делать было нечего: «Давайте очень быстро!» – сказал Баранов, и они пустились бегом через опасное место. Впрочем, один из инженеров не удержался и обернулся. Он мельком увидел гигантский конус – нечто черное, крошащееся, перемешанное с кусками бетона. Это была субстанция, провалившаяся сверху из разрушенного здания. Язык у него щипало, чувствовался металлический привкус.

Путь вниз ко входу в коридор 001 уже был разведан дозиметристом с радиометром ДП-5, который провел финальные замеры над поверхностью воды в коридоре. А дальше подвал представлял собой опасную неизвестность. Никто не знал, сколько там воды и насколько она радиоактивна. Получаемая в тоннеле доза облучения неостановимо росла, на счету была каждая секунда.

Баранов остался снаружи, двое инженеров вошли внутрь [948] Там же. . Стояла странная тишина. Плеск воды под ногами эхом отдавался от низкого потолка; они слышали собственное хриплое дыхание, приглушенное влажными лепестковыми респираторами. Зато они увидели, что вода доходит только до щиколоток, и натолкнулись на трубу большого диаметра, по которой можно было идти. Сами задвижки оказались целыми и были обозначены: четко виднелись номера 4ГТ-21 и 4ГТ-22. И тут же Ананенко опознал звук воды, вытекающей из бассейна-барботера у них над головами.

К рассвету 8 мая неминуемая угроза второго катастрофического взрыва под реактором была устранена. Вскоре после этого чиновник в гражданском нашел «Лося» Зборовского на своем посту в бункере и вручил ему конверт от правительственной комиссии. В конверте он обнаружил тысячу рублей наличными [949] Зборовский, свидетельство в: Gudov, 731 Special Battalion, 113–14. .

Чувство облегчения после того, как удалось слить бассейн-барботер, было недолгим [950] Копчинский Г., Штейнберг Н. Чернобыль: О прошлом, настоящем и будущем. С. 68. . Хотя усилиями солдат и инженеров вероятность разрушительного взрыва пара устранили, угроза водоносному слою сохранялась, и опасения ученых по поводу «китайского синдрома» только усилились. Некоторые расчеты говорили [951] Игнатенко Е. Два года ликвидации последствий Чернобыльской катастрофы. М.: Энергоатомиздат, 1997. С. 62. Цит. по: Karpan, Chernobyl to Fukushima, 72. , что, если раскаленная масса топлива пройдет сквозь фундамент 4-го энергоблока, она может уйти в землю на глубину до 3 км, прежде чем остановится. Метростроители из Киева уже начали бурение в направлении реактора № 4, надеясь заморозить почву жидким азотом, но продвигаться им мешали дождь, пыль и высокорадиоактивные обломки. Приходилось часто останавливаться, натыкаясь на подземные помехи, не обозначенные на чертежах станции, например на основания подъемных кранов, оставшихся со строительства станции [952] Белоус, рассказ в: Shcherbak, Chernobyl, 175–76. . Ломались драгоценные буровые коронки, и приходилось начинать прохождение снова и на все большей глубине.