Томас Рид - Пиратский остров; Молодые невольники

Но что могли сделать бедные юноши? Чем могли они помочь своему старому другу? С кортиками – единственным своим оружием – как могли они защитить его против такого множества свирепых разбойников? Не считая женщин, там было десятка два здоровенных сынов пустыни; каждый из них был вооружен ружьем и саблей, у каждого было довольно сил, чтобы справиться с тремя мичманами разом. Они понимали, что было бы величайшим безумием даже думать об освобождении Старика Билла.

Посовещавшись, они решили оставить матроса на произвол судьбы, так же как они покинули его на песчаной мели среди бушующих волн прилива. Молодым товарищам оставалось только молиться за него и надеяться, что какой-нибудь особенный случай опять выпадет на долю несчастного и он снова присоединится к ним.

Утешив друг друга этой надеждой, все трое повернулись к берегу с намерением как можно скорее и как можно дальше уйти от арабского табора, пока ночь и обстоятельства будут им благоприятствовать.

Ущелье, по которому мехари пронес старого матроса, тянулось перпендикулярно морскому берегу и шло почти по прямой линии от взморья до долины, в которой находился лагерь арабов. Не сказать, чтобы проникнуть в эту долину было легко. Гряды наносного песка, или так называемые дюны, образовали поперек входа преграду, похожую на громадную белоснежную гирлянду, соединяющую таким образом два параллельных хребта, составляющих бока самого ущелья. Устье ущелья было не так высоко, как боковые вершины, хотя и оно поднималось почти на сто футов над поверхностью взморья с одной стороны и над поверхностью долины – с другой. Его гребень представлял седлообразную дугу.

Через это песчаное седло верблюд провез Билла; этим же самым путем прошли наши мичманы, отыскивая товарища.

С вершины над ущельем увидели они арабские палатки; и, случись это днем, не было бы нужды подходить ближе, чтобы разглядеть происходящее. Но даже и при лунном свете можно было различить темные фигуры лошадей, верблюдов, мужчин и женщин, но было слишком темно, чтобы рассмотреть, что там делается.

При лунном свете можно было различить темные фигуры

Поэтому юноши стали спускаться к долине, осторожно скользя по склону песчаной насыпи и переходя от дерева к кустарникам, а от кустарников к дереву.

На обратном пути к побережью они все еще сохраняли осторожность, хотя и не в такой степени, как при приближении к лагерю. Сильное желание уйти как можно дальше от варварских обитателей пустыни – а в варварстве их они убедились вполне наглядно – лишало их благоразумного хладнокровия, столь необходимого в подобном случае. Однако они возвращались с дерзкой отвагой и достигли подошвы покатой гряды, совершенно не подозревая, что их могли заметить.

Но самое опасное место было еще впереди. На косогоре, или на покатости, их трудно было заметить: луна светила с другой стороны, так что склон, на который они поднимались, был в тени и никакой глаз из лагеря не мог бы различить их фигуры. Но вот когда им пришлось переходить седлообразную вершину, тогда луна светила им прямо в лицо, и нетрудно понять, что фигуры их ясно обрисовались на светлом горизонте перед зоркими глазами арабов.

Правда, по этой же самой дороге они подходили к лагерю, но тогда еще не вполне сознавали опасность своего положения. Теперь же они и сами удивлялись, как это арабы тогда их не заметили? Впрочем, объяснить это можно тем, что они были так заняты своим варварским развлечением с пленником, что не обратили на них внимания.

Теперь совсем другое дело. В лагере повисла тишина, хотя женские и мужские фигуры все еще шныряли между палатками. Кончилось адское пиршество после взятия несчастного пленника. Сравнительное спокойствие воцарилось по всей долине, но в этой-то тишине и заключалась опасность, грозившая нашим мичманам.

Понятно, что, не имея особенного занятия, варвары будут таращить глаза во все стороны. Что, если кто-нибудь из них взглянет на запад в самую ту минуту, когда мичманы попадут на седлообразную вершину? Тогда пиши пропало!

Что же делать? Нет другой дороги от долины! Со всех сторон та окружена крутыми песчаными хребтами, впрочем, не настолько крутыми, чтобы помешать проворно вскарабкаться на них – луна озаряла ярким блеском все стороны гребня, исключая то место, к которому мичманы подошли и теперь хотели скрыться. Ни одна кошка, будь она даже песочного цвета, не могла прошмыгнуть незамеченной кем-нибудь из находящихся в лагере.

Скорое совещание между тремя путниками убедило их, что они ничего не выиграют, повернув назад, направо или налево. Не было другого пути и иной помощи, как только слезть с вершины как раз напротив лагеря и перейти как можно скорее на другую сторону.

Было еще средство незаметно скрыться от арабов: подождать, пока месяц зайдет, а до тех пор не предпринимать перехода через холмы.

Этот благоразумный план родился в голове молодого шотландца и, вероятно, был бы хорош, если бы товарищи приняли его совет, но они и слышать не хотели о том, чтобы ждать. Все, что удалось им видеть из обычаев и природы Сахары, внушило им крайнее отвращение от здешней жизни; так что они только и думали о том, как бы им скорее удрать от такого милого соседства. Обращение же бедуинов с бедным стариком Биллом произвело на них такое тяжкое впечатление, что они согласились бы скорее умереть, чем попасть живыми в руки к варварам. Да и кому захочется стать жертвой подобной пытки?

Колин умолк. На него, как и на товарищей, все виденное и слышанное произвело сильное впечатление, и потому, вероятно, не менее остальных он хотел скорее убраться подальше от бедуинов. Без всяких возражений он согласился с таким рискованным планом отступления, и все втроем поползли по склону.

На полпути они остановились, только совсем не затем, чтобы перевести дух: такие ловкие, крепкие парни, как наши мичманы, не имели надобности в поблажках. Нет. Они резко замерли и уставились на какое-то животное, преградившее им путь. Но что это было за странное существо – никто из трех юношей не знал, так как никогда не видел ничего подобного. Оно, в сущности, было не больше бульдога, ньюфаундленда или сенбернара, но издали казалось огромным. Оно походило на собаку, а скорее даже на волка, но чрезвычайно неуклюжего и уродливого.

Мощная широкая голова, казалось, сидела прямо на плечах, без шеи. Из-за длинных передних ног тазовая часть животного была опущена, и казалось, что оно полуприсело. Короткий и пушистый хвост, словно обрубленный на конце, придавал еще большей уродливости. Жесткая щетинистая шерсть на хребте вилась гривой по короткой толстой шее и кончалась между стоячими ушами. Вот изображение страшного зверя, внезапно представшего глазам наших путников.