Томас Рид - Пиратский остров; Молодые невольники

На деле были заключены особенные условия, так что матрос был поставлен против своих же собственных вещей. Потому, прежде чем достаться в руки своему законному владельцу, с него сняли все до рубашки, включая обувь и штаны, и передали пленника проигравшему игроку.

Затем старого матроса повели в палатку его темнокожего владельца и поместили как еще один трофей на куче награбленной добычи, доставшейся на долю черного шейха.

Билл помалкивал. И не мудрено: у него не было голоса в распределении ставок, которые, как уже известно, состояли из его персоны и его же одежды. Но несмотря на это безмолвие, его не оставляли в покое. В продолжение всей игры на него было устремлено бесчисленное множество женских и детских глаз двух соединенных племен.

Кажется, можно бы ожидать сострадания к положению несчастного пленника, по крайней мере со стороны женщин, окружавших его. Старик Билл и не преминул показать знаками, что умирает с голода и ждет от них помощи. Он надеялся пробудить в них некоторое чувство сострадания, хотя не был уверен, что обитательницы пустынь способны на милосердие. Напротив, он был наслышан о характере сахарских ведьм и о том, как они ведут себя в отношении несчастных, заброшенных судьбой к ним в руки, и не надеялся на радушный прием.

Быть может, ни в одной стране света нет такого недостатка в сострадательных женщинах, какой ощущается среди арабских кочевых племен в Африке, называемых бедуинами. Женщины, даже возведенные до священного сана жены, считаются рабынями своих могущественных господ. С женщинами обращаются хуже, чем с животными, за которыми они же обязаны ухаживать и беречь пуще глаза. Часто бывает и так, что бедуины обходятся со своими женами даже хуже, чем с пленниками и невольниками, ставя их почти наравне с ними. Как почти всегда бывает в подобных случаях, это грубое обхождение не порождает сочувствия к другому страждущему существу, а наоборот: подражая жестокости своих тиранов и заставляя в свою очередь страдать других, бедуинки как будто находят облегчение в своем тяжелом жребии.

Вместо того чтобы пробудить сочувствие, Старик Билл стал жертвой оскорблений, причем далеко не только словесных. Мало того, что он был оглушен ядовитыми пронзительными ругательствами, которые показывали, как его презирают за то, что он неверная собака, а не последователь истинного пророка, мало того, что глаза его слипались от песка и грязи, которые бросали ему в лицо в сопровождении отвратительных плевков. Так нет! Тело его колотили палками, кожу кололи и царапали острыми колючками, его таскали за бакенбарды, так что чуть не вывихнули ему челюсть, а волосы с головы вырывали целыми пучками.

И все это творилось при адском смехе и с пронзительными криками, как на шабаше ведьм.

И как подумаешь, что эти женщины, или, скорее, мегеры, от того только так бесчеловечно поступали с несчастным Биллом, что были последовательницами самой бесчеловечной веры, не допускающей терпимости к убеждениям других. Будь старый матрос почитателем пророка, эти же самые женщины совсем бы иначе обращались с ним и вместо толчков, царапин, плевков и всяких мучений оказали бы ему самое радушное гостеприимство. Их действиями управляла не природа, а религия. Их жестокосердие было не от Бога, а от лжепророка. Они же лишь выполняли предписания их кровожадных верований.

Напрасно старый матрос кричал: «Стоп!» и «Отчаливай!». Напрасно грозил кулаками, обличая их подлые слова и поступки. Казалось, это только увеличивало злобную веселость его мучительниц.

На этой сцене жестокостей больше всех отличалась одна женщина, которую подруги называли Фатимой. Из всех его тиранок она была самая некрасивая и сухощавая. Несмотря на поэтические понятия, которые представляются любителю сочинений о Востоке, ничего не было поэтического в этой Фатиме, которая так усердно мучила матроса Билла, то таскала его за бакенбарды, то наделяла звонкими пощечинами, а в промежутках харкала ему в лицо.

Фатима была уже немолода, небольшого роста, сухощава, костлява с сильно выдавшимися вперед зубами, так что верхняя губа поднималась и показывала оскал: ни дать ни взять пасть гиены. Надо сказать, что такие зубы считаются у бедуинок красивыми и на них большая мода, так что они тщательно заботятся о них. Но в глазах матроса эта старая ведьма казалась от этого еще отвратительнее.

Также на ее морщинистой груди висели нити черных бус, а волосы, руки и ноги были украшены костяными браслетами и кольцами. Вообще, она резко отличалась от толпы других его преследователей, сказать короче: видимо, это была их султанша или королева.

Предположение это оказалось верным. Как только черномазый шейх выиграл старого матроса и, чтобы избавить свою новую собственность от повреждений, увел его в свою палатку, Фатима тотчас же последовала за ними с такой самоуверенностью, которая ясно показывала, что она если не фаворитка, то, наверное, глава гарема.

Как мы уже говорили, недолго потешались трое наших мичманов. Лишь только Билл исчез за песчаным холмом, они прекратили веселиться и тревожно переглянулись.

Было ясно, что мехари пропал вместе со Стариком Биллом. В этом сомнения не было. Пронзительные крики Билла доказывали, что он старается как может, но «корабль пустыни» не слушает руля.

Они удивились немного, почему он не соскочил на землю и не постарался отделаться таким образом от непокорного животного. Неужели он боялся упасть на мягкий песок? Конечно, он мог перекувырнуться, но и только, от этого не было бы большой беды: ни руки, ни ноги моряк не мог вывихнуть, ни, тем более, переломать ребра. Следовательно, решили молодые товарищи, Старик Билл остался сидеть на мехари только потому, что надеялся как-нибудь сладить с ним.

Читатель уже знает, что это предположение было верно, но лишь поначалу, впоследствии же матрос и рад был бы расстаться с верблюдом и отпустить его на произвол судьбы, но, попав на неровную и каменистую местность, и думать не мог спрыгнуть с верблюда, не сломав себе чего-нибудь. Животное было футов десять высотой и шло ровным шагом со скоростью десять миль в час. Бросаться с седла тогда, когда он, как безумный, мчался галопом, нечего было и думать.

Но мичманы этого не знали, а потому ими овладела тревога.

Правду сказать, им было чего опасаться: мехари помчал не просто так, на то была веская причина. До той поры он покорно шел мерным шагом, не выказывая особенной тяги к галопу. Что-то манило его вперед, а что же еще это могло быть, как не сознание, что в этом направлении он найдет свой дом и хозяев?

Вот что разом пришло в голову трем товарищам, и, к несчастью, догадка оказалась верной!