Томас Рид - Пиратский остров; Молодые невольники

А у них было достаточно времени, чтобы подробно рассмотреть его. Озаренный яркой луной, зверь стоял на той самой возвышенности, к которой они приближались. Каждый поворот его головы или туловища, каждое движение его ног отчетливо обрисовывались на светлом фоне горизонта.

Впрочем, зверь не отдыхал и не стоял на месте, он ходил взад-вперед, как часовой на своем посту – вогнутом гребне песчаного хребта, уклониться от которого он, по-видимому, не имел права ни на дюйм. В продольном направлении он ходил по седлообразной впадине, то держась в равновесии на седельной шишке, то опускаясь на седло и снова поднимаясь на противоположную сторону, и, достигнув высшей точки, поворачивался обратно, длинными неуклюжими глазами измеряя путь, по-видимому, знакомый ему с ранней поры его существования.

Наши путники, вместо того чтобы поспешно отступить, остановились и шепотом стали советовались, как им поступить.

Зверь выглядел устрашающе: он казался им ростом с быка, хотя на самом деле был раза в четыре меньше. Верно говорят, что у страха глаза велики. Так что им совершенно не хотелось вступать с ним в схватку.

Зверь выглядел устрашающе

Взад и вперед, сверху и вниз проходил он по вогнутому гребню и с такой порывистой поспешностью, которая не внушала надежд спокойно проскользнуть мимо него.

Даже Гарри Блаунт, на что уж был отважен, как подобает настоящему англичанину, но и тот почувствовал какой-то непреодолимый страх при приближении ужасного зверя, преграждавшего путь ему с товарищами.

Не будь опасности в тылу, они, пожалуй, повернули бы обратно в долину, оставив безобразному чудовищу власть над проходом.

Но возвращаться к лагерю было нельзя.

Обнажив кортики, мичманы полезли по склону вверх с такой отвагой, что и дракона могла заставить отступить. Да и что в мире могло устоять, когда Англия, Шотландия и Ирландия разом и рядом соединились единодушно в одной мысли, цели и деле?

По крайней мере, зверь, подобно маятнику, шатавшийся взад и вперед, не проявил желания вступить в борьбу с врагами и, никем не тревожимый, поспешно совершил свое отступление.

Однако, прежде чем скрыться из вида, он на прощание издал громкий рев, больше похожий на насмешливый хохот безумца. Как бы ни был страшен этот звук, наши мичманы почти сразу же перестали о нем думать, обратив все свои мысли только на то, как бы скорее перебраться через хребет, да так, чтобы бедуины не увидели их.

Вложив кортики обратно в ножны, они приближались к поперечнику песчаного гребня так же осторожно и боязливо.

Скорее всего, им удалось бы миновать это опасное место незамеченными, если бы не одно обстоятельство. Обрадованные поспешным отступлением зверя, они совершенно не подумали о том воздействии, которое его пронзительный хохот произведет на арабский лагерь.

Эти звуки заставили всех бедуинов посмотреть в ту сторону. Конечно, местным жителям они были привычны и хорошо знакомы. То был естественный голос родной пустыни – смех гиены.

Однако в этот раз он произвел двоякий эффект на лагерь бедуинов. Дети, стоявшие около палаток, бросились в палатки, как цыплята, испуганные коршуном. Матери, по древнему обычаю, свойственному как курам, так и женщинам, бросились вперед, чтобы защитить своих птенцов от нападения. Близость голодной гиены всегда возбуждает тревогу. Известно, что страшная пасть хищного зверя всегда готова поглотить нежное тело ребенка и что нет средств вырвать из ее зубов то, что попало в них.

Роковой смех гиены вселил мгновенный ужас в сердца детей и матерей в лагере. Да и мужчины внимательно прислушивались к нему в надежде добыть лишнюю шкуру для своего бедного жилища и мяса для пищи – известно, голодный не разбирает, а эти кочующие бедняки едят все, что ни попадя. Так что несколько бедуинов схватили свои длинные ружья и выскочили из палаток.

Звуки привели их к тому самому склону, где при ярком свете месяца, который с таким великолепием озарил белоснежную вершину, что и скрываться было нельзя, они увидели три человеческие фигуры, поднимающиеся на возвышенность песчаного хребта. Темно-синее платье, медные пуговицы, галун на фуражках – все это отчетливо обрисовывалось. Ясно, что это был костюм моряка, а не жителя пустыни. Арабские разбойники поняли это с первого взгляда и, не теряя ни минуты, бросились в погоню с пронзительными криками радости и угрозы.

Одни бежали пешком, как обычно и охотятся за гиенами; другие вскарабкались на своих быстрых верблюдов, а некоторые поспешно оседлали лошадей и помчались вслед за ними, и все стремились одержать легкую победу.

Не нужно говорить, что мичманы тотчас поняли, в чем дело. Они услышали крики в ту самую минуту, как влезли на вершину.

Чего же ждать еще? Их возьмут в плен и отведут в лагерь, а по зрелищу, которому они были свидетелями и в котором такое незавидное участие принял их старший товарищ, всякая другая участь казалась им отраднее плена.

Под влиянием таких опасений все втроем действовали единодушно и стремглав бросились в ущелье. Благо оно было не далеко и его покатое дно благоприятствовало беглецам. Вскоре они достигли нижнего края, а оттуда вышли на ровную плоскость побережья.

Спешно убегая, им даже не пришло в голову спросить друг у друга: а почему они так торопятся к морю? Там не было никаких средств к спасению и некуда было бежать, чтобы избавиться от преследования: ночь была до того светла, а местность до того открыта, что спрятаться было невозможно.

Куда бы они ни повернули, куда бы ни забились, их тут же отыщут зоркие глаза врагов.

Но они все же решили укрыться хоть на короткое время. Проходя между грядами песчаных холмов, юноши заметили впадины в некоторых местах берега, подмытого прибоем волн, и как утопающий хватается за соломинку, так наши беглецы решили рискнуть.

По правде сказать, мелькнувшая мысль как средство к спасению была очень ненадежна, зато единственная, да и то, кажется, представилась слишком поздно: мичманы едва успели выйти из ущелья на ровную поверхность побережья, ярдах в двухстах от моря. Тут они остановились отчасти для того, чтобы перевести дух, отчасти же, чтобы посоветоваться, что делать.

Времени оставалось мало, и когда они переглянулись, ясный месяц осветил их лица, побледневшие от страха. В первую минуту мальчики разом поняли, что спасения нет: некуда убежать, негде спрятаться.

Они вышли уже на песчаное побережье и их черные силуэты так отчетливо обрисовывались на белоснежной поверхности, как три черных ворона на поле, покрытом слоем снега толщиной в шесть дюймов.